— Любовь моя... Любовь моя... — повторял он, и Маталия улыбалась, глядя на слабо освещенные стены пещеры и не зная, к кому он обращается — к ней или к ребенку. Она протянула руки, и Броган передал ей новорожденного. Под ее руководством он обрезал пуповину, обтер малыша, закутал его в одеяло, и стал укачивать.
— Мальчик? — спросил он, отворачиваясь к костру, чтобы подбросить в него еще сучьев, будто она знала ответ на этот вопрос лучше, чем он.
Она улыбнулась и кивнула: .
— Мальчик.
Он внезапно рассвирепел и стал лихорадочно озираться. Маталия положила руку ему на плечо и притянула к себе.
— Все уже в порядке. — И погладила его лицо. — Ты ранен, — пробормотала она, но Броган покачал головой:
— Ерунда. А ты? Что тебе нужно? Тебя помыть?
Маталия вздохнула, откинувшись на мех, и из нее вытекли остатки жидкости. Она скривилась от смущения, но Броган уже растопил в сковороде снег, оторвал кусок от своей рубахи и нежно обтер ее бедра. Маталия зачарованно смотрела на своего ребенка.
— По-моему, дети все-таки должны кричать, — сказала она наконец, и Броган испуганно вскинул голову.
Он выронил тряпку и уставился на младенца. Малыш смотрел на мать. Его красное личико было сморщено и покрыто еле видимым пушком. Он разлепил губки, как птичка, требующая червяка. Родители внимательно прислушались к его спокойному, ровному дыханию, а сын смотрел на них еще мутноватыми, но такими же бирюзовыми глазами, как у матери. Радостная улыбка расплылась по лицу Маталии, и она бережно поднесла ребенка к груди.
Броган вспыхнул, занервничал и снова повернулся к костру.
— Вроде бы все, как и должно быть, — пробормотал Броган.
Маталия охнула, когда крошечный ротик жадно обхватил ее сосок и принялся сосать.
Броган обернулся, нахмурившись.
— Ты уверена?
— Насчет чего?
— Насчет... — И он показал на нее и младенца.
— Иди сюда, — прошептала она.
— Я, наверно, должен выйти, — сказал он, поднимаясь.
— Иди сюда! — настойчиво повторила Маталия. Броган остановился, мельком взглянув на жену. Потом опустился на колени, старательно избегая смотреть на сосущего младенца. — Ты стесняешься? Ты никогда не видел, как кормят грудью? — спросила она.
— Нет, — честно признался Броган.
— Так посмотри, — мягко сказала она. — Это же здорово. Я всегда смотрела, когда мама кормила сестренок.
Броган взволнованно поднял глаза и, как завороженный, смотрел на Маталию и младенца. Потом медленно поднял правую руку и, осторожно проведя пальцами по личику новорожденного, скользнул по груди Маталии. Встретившись с ней взглядом, он погладил короткие локоны и запустил пальцы в ее волосы.
— Твои волосы... — прошептал он.
— Ты сердишься?
— Нет, любовь моя. Дело не в твоих волосах или лице. Я люблю тебя.
Маталия нагнулась, прикрыв глаза, и прильнула к его губам.
Он целовал ее страстно, но неторопливо, будто собирался целоваться с ней вечность. Он упивался ее губами, надежно закрывая своим телом ребенка. Он целовал ее с бесконечной любовью, пытаясь объяснить, что чувствует, сколь много она для него значит.
Отстранился на мгновение и принялся целовать ее закрытые веки, нос, шею. Маталия открыла глаза, и Броган прижался губами к ее полной груди, а потом — к черным кудряшкам их сына.
Младенец слегка приоткрыл ротик, но глазки у него уже были закрыты. Он ровно и глубоко дышал, засыпая. С улыбкой Маталия осторожно отстранилась от Брогана, чтобы положить мальчика на расстеленный мех. Убедившись, что ему тепло и ничего не угрожает, она снова повернулась к мужу и раскрыла объятия. Броган с благодарностью уселся подле жены и ребенка. Он загородил своей спиной дувший снаружи ветер и склонился над ними своим могучим телом, подставив Маталии руку вместо подушки.
— Я решил, что тебя зарезали. Напал на Сутбери и едва не убил Клариссу. Наверно, душа у меня такая же черная, как у Ксантье.
— Она жива?
— Да.
— А недоразумение улажено?
— Да. Сутбери — человек необычайно благородный. Я бы так легко не простил.
— Тогда не будем о грустном. Я люблю тебя.
Маталия со вздохом повернулась на бок и устало заснула возле своего малыша. Ее дыхание стало тише и глубже. Броган улыбнулся, уткнувшись носом ей в шею. Волки улеглись рядом, согревая их своим теплом, а у входа в пещеру виднелась огромная тень волкодава, который сидел на страже. Глаза его зорко всматривались в снежную пустыню, а в голове лениво бродили разные мысли. Он в безопасности. И он счастлив.
Глава 29
Через час Маталию стал бить озноб, тело ее, казалось, было объято жаром. Она открыла глаза и разглядела очертания своего младенца. Подтянув его поближе к себе, она прижала его к груди и снова забылась, сломленная усталостью. День постепенно угасал, и Броган несколько раз выходил из пещеры, чтобы собрать еще дров и освежевать тушу громадного медведя.
Он нарезал мясо, не желая, чтобы такая хорошая еда пропала даром, потом с помощью меча вырыл в земле глубокую яму и зарыл почти все мясо, отложив небольшую порцию для жены. Потом некоторое время скоблил медвежью шкуру, словно одержал победу над дикими зверями, раздиравшими его изнутри.
Броган вернулся в пещеру, когда Маталия еще спала. Младенец неотрывно наблюдал за ним, пока он жарил мясо, и Броган застенчиво улыбался ему. Малыш пошевелился, сморщил личико и заплакал.
— Ага, значит, все-таки можешь говорить, — сказал Броган и перевел взгляд на спящую женщину.
Он нахмурился, пристально вглядываясь в нее, когда она не проснулась от плача младенца. Оглядевшись, будто боясь, что за ним могут подглядывать, он обеспокоенно присел рядом с сыном на корточки. — Мама еще спит. Чего же ты хочешь?
Малыш затих и уставился на Брогана. Со священным трепетом отец взял ребенка на руки, очень бережно поддерживая головку. Малыш несколько раз моргнул и снова уставился на отца. Броган смотрел на мальчика, и в этот самый момент где-то в самой глубине заскорузлой души произошло рождение Нового Брогана. Отныне он посвятит свою жизнь этому крошечному существу. Их с Ксантье разногласия и гнев на мать казались теперь глупой суетой. Вот она, Истина — он держит ее в руках, а рядом с ним — его жена. Именно в этом-то и заключается смысл жизни. Все, чего он хочет, — это быть рядом с Маталией и держать на руках сына.
Настало утро, а Маталия по-прежнему дремала. Лоб у нее был горячий, и она беспокойно ворочалась.
Брогану удалось кое-как вымыть ребенка, несколько раз он подносил его к материнской груди и с растущим беспокойством разглядывал лицо жены. Оно было горячим и в то же время бледным. Он тронул ее за плечо, но она только слабо отмахнулась и снова уснула. Когда же волки стали тыкаться в нее мордами и жалобно скулить, Броган не на шутку испугался.
— Маталия, — пробормотал он сначала тихо, потом повторил уже громче: — Маталия!
Она на секунду приоткрыла глаза, недоуменно на него глядя.
— Пить... — прошептала она. — Ребенок?
— Рядом, — ответил Броган, давая ей напиться. — Малыш в порядке, но меня беспокоишь ты. Это нормально?
Ее веки снова опустились, но Броган повторил вопрос, и она нехотя открыла глаза.
— Это нормально? У тебя больной вид. Тебя лихорадит, и ты спала очень долго.
Маталия сдвинула брови, глядя на мужа затуманенным взором, потом покачала головой и, так и не сумев сказать что-то в ответ, снова впала то ли в сон, то ли в забытье.
Сердце Брогана замерло, и несколько секунд он с трудом переводил дыхание. Потом посмотрел на младенца, спокойно лежавшего у него на руках, и на прекрасную женщину, забывшуюся тяжелым сном у его ног.
— Господи, нет! — выдохнул он. — Господи, нет, умоляю!
И он тут же начал действовать. Волки отскочили в сторону, чтобы не мешать мужчине, пока тот торопливо собирал вещи и мастерил подобие переносной люльки, чтобы удобнее было везти ребенка. Свернутую шкуру он приторочил к седлу, завернул в мех Маталию и на руках отнес ее к коню, которого прежде успел отыскать. Он запрыгнул на отдохнувшего жеребца, бережно усадил беспомощную женщину, поправил люльку, которую придерживал левой рукой, и без колебаний помчался со всей звериной свитой под гору, мимо пещер, в замок.