- Это всё проза жизни, – перебил его Собакин. – Ты про дело говори. Узнал что-нибудь интересное?
- Кому проза, а кое у кого спина не разгибается, – опять заладил Канделябров, но продолжал уже о деле: – Господина Поливанова характеризуют, как человека положительного, с большим достатком, разборчивого в еде и окружении. Он пользовался большим авторитетом у картёжников. Про кольцо знали все. Кто его мог взять, догадок у прислуги нет, но все убеждены, что кто-то из господ. В клубе принято друг за другом приглядывать.
- Следить что ли? – изумился отец Меркурий.
- Вроде того. Во-первых, для дополнительного контроля, а во-вторых, из перестраховки: если один не доглядел, другой обязан тотчас исправить оплошность - своего рода взаимовыручка. Это касается не только прислуги, но и старшего персонала. У них там всё так. Клубный устав или как они говорят – Обряд (Собакин хмыкнул), полагает разумным принцип коллективного руководства. К примеру, старшина хоть и отвечает головой за своё направление в работе клуба, но один, без согласия других старшин и членов Попечительского Совета ничего не решает. Опять же эконом, бухгалтер или кассир постоянно на контроле. Статьи доходов и расходов вносят в отчёты, которые заносят в клубный журнал. Более того, их каждый сезон выкладывают в аванзале на всеобщее обозрение. Мы с вами это видели.
- Ясно, – остановил его Собакин. – Что ещё для нас интересного? Говорил с официантом? Как там его…
- Иван Матвеев.
- Он тебя не узнал в новом виде?
- Нет. Мы с ним разговорились, после того, как я ему помог столовые приборы считать. Официанты их сдают в буфет каждый день по счёту, а Ваня над ними контроль держит и считает уже все приборы вместе. Он так умаялся за день, что всё время сбивался. Время позднее – буфетчик ворчит …
- Понятно. Не тяни. Что он тебе поведал?
- Матвеев мне подтвердил, что при нём к Поливанову подходил только Островерхов и от двери разговаривал Видякин. Официант отлучался от Поливанова, пока тот ел, несколько раз. За ножом Матвеев ходил минут десять - пятнадцать. Как он объяснил: буфетчик куда-то отлучился - пришлось его ждать. И за сыром бегал столько же: повар должен был принести другой сыр из кладовой и нарезать. А это значит, что Поливанов был за столом один минут двадцать – двадцать пять. Всё это время во «фруктовой» никого не было – время позднее.
- За столько времени можно Поливанова не только отравить и снять кольцо, но и действительно, как врут на Москве, вынести полуживого, как пьяного, посадить на извозчика и увезти во все четыре стороны! – возмущался Собакин. - Вот их хвалёный надзор за залами и гостями! Что ещё?
- Теперь о друзьях Поливанова. Наипервейший – полковник Ушинский. Игрок. У него несколько лет назад трагически погибли жена и дочь. Он после такого несчастья пьёт немеренно, а когда овдовел пил беспробудно. Поливанов с ним носился, как нянька, и к тому же платил его проигрыши. Лакеи говорят, что он и им приплачивал, чтобы они смотрели за полковником, когда он совсем перепивался. В тот день он играл до утра. Карточник сказал, что тот сидел как приклеенный - «шла карта». Другой приятель Поливанова помоложе: Лавренёв - светский молодой человек без определённых занятий. В тот день он тоже был в клубе.
- Как был? Ты не путаешь? – встрепенулся Собакин.
- Точно был. Но, не играл, как обычно, а приехал уже вечером и был в компании некоего француза Мозена. Его за собой записывает фон Брюмер, староста, которого мы видели, когда были в клубе в первый раз.
- Мозена? – удивился Собакин. – Интересно. А ты что-нибудь узнал о Лавренёве? Мы с Ипатовым собрались к нему с визитом.
- Молодой человек из известной семьи. Оно и понятно – в Английском других нет. Отец у него был крупным коннозаводчиком. Умер. Мать из княжеского рода, женщина властная и крутого нрава. Сына держит в ежовых рукавицах. И надо думать не напрасно: играет, бездельничает. В армию он не годен: у него что-то наследственное, с лёгкими. Болтается без дела. Последние годы сильно втянулся в игру. На этом и сошёлся с Поливановым и Ушинским. Они его опекают как родного сына. Не знаю уж, чем он им так пришёлся по душе. Парень, видать, не ах.
- А что у него с Мозеном?
- Не узнал. Лакеи говорят, что их вместе видели впервые и разговаривали они только по-французски.
- А где они находились во время беседы?
- В том-то и дело, что нигде. Прохаживались. Но, во «фруктовую» не заходили. Если помните, там надо пройти …
- Помню-помню, а что толку? По парадной лестнице можно быстро спуститься вниз и потихоньку подняться наверх по боковой. А что там говорят о Видякине?
- Этот господин, кроме борзых и гончих, никем не интересуется. В клубе он не ест и не играет, а приходит только, чтобы сговориться о предстоящей охоте. В последние дни он озабочен устройством большого гона в имении генерала Вуича. Там должна собраться большая компания завзятых охотников. Среди приглашённых был и Поливанов.
- Понятно. Это всё?
- Нет, есть ещё кое-что. Содержание клуба такого уровня требует больших средств, поэтому «англичане» сдают в аренду помещения во флигелях. Двери в главное здание запирают, но думаю, что открыть всегда можно и выйти прямо на Тверскую. Левый флигель сдан мастерской по производству рам для картин и там ещё кто-то арендуется, я пока не разобрал. Из правого флигеля тоже есть проход в клуб. Наверху - домовая церковь – сами понимаете, доступ должен быть: праздники, молебны.
- Лишний раз убеждаюсь, что перетрясти этот многоукладный муравейник, чтобы из него выпало кольцо, мы не сможем, – подвёл черту Вильям Яковлевич.
- Про флигели я неспроста заговорил, – продолжил Канделябров. – Я кое-что интересное раздобыл о Шаблыкине. Оказывается, его отец – Иван Павлович, тоже старшина клуба, в 72-ом году купил этот самый дворец Разумовского, когда его арендовал Английский клуб. Старший Шаблыкин был человеком деятельным и предприимчивым - собирался на дворце сделать большой бизнес, как говорят американцы. Он задумал грандиозное строительство на территории, принадлежащих ему Палашей – земель вокруг дворца. И даже парадный двор со знаменитыми львами надумал застроить четырёхэтажным домом с выходом на Тверскую да так, что дворец оказался бы на задворках. Такое решение своего старшины повергло в шок членов клуба. Они разорвали договор об аренде и съехали в бывший дворец князей Белосельских, что на Тверской, где сейчас Елисеев свой магазин устраивает. Шаблыкину, понятное дело, никто руки не подавал и в гости не звал. Иван Павлович помаялся с годик, огород городить не стал (ведь он задумал всю эту кутерьму в расчете на клубные арендные деньги) и публично принёс извинения. «Англичане» вернулись назад: дворец Разумовского был намного удобней Белосельского, да ещё и с парком. Вся эта кутерьма подорвала здоровье старшего Шаблыкина, и он ушёл на покой, а все дела передал сыну, известному нам Павлу Ивановичу. Его тоже избрали старшиной и вроде бы всё успокоилось. Но, сказалась неуёмная шаблыкинская натура. Как и его отец, Шаблыкин – младший стал на, принадлежащем ему, обширном участке за дворцом строить доходные дома. Я не видел, но говорят, что со стороны Палашей и дальше всё застроено. Черти подтолкнули его покуситься и на ту самую домовую церковь, что находится во флигеле дворца. По церковному закону, если церковь находится в жилом помещении, то над ней не должно быть никаких построек, чтобы ничего не препятствовало общению человека с Богом. Я правильно говорю, отец Меркурий?
- Истинно так, – кивнул батюшка.
- Короче, Шаблыкин решил нарастить флигели ещё на один этаж. Не знаю уж, каким провидением, но очень скоро, по стечению разных обстоятельств, Шаблыкин разорился в пух и попал в опёку. Опекуном его имущества назначили действительного статского советника Берса. Именно его заслуга в том, что Английский клуб смог выкупить дворец в собственность, правда, без одного флигеля – денег не хватило. Произошло это два года назад. Теперь Шаблыкин, которого за глаза зовут «медным лбом» за напрасное упрямство, владеет только тем флигелем, где домовая церковь.