- Интересно, что вся эта история с их семьёй, не помешала ему оставаться старшиной клуба, – заметил Ипатов.
- В повседневной жизни клуба Павел Иванович незаменим. Он много лет добросовестно несёт на своих плечах заботы о его хозяйственных нуждах и, в первую очередь, о сезонных поставках провизии. Ему, признанному гурману, доверяют составление праздничных и парадных обедов.
- И к чему ты клонишь? – спросил Собакин.
- А вот к чему. К Шаблыкину, как к человеку, отношение разное. Кто хвалит и говорит, что он молодец – смог выстоять в такой жизненной передряге, а другие – напротив, считают, что Павел Иванович не может забыть своих неудач и до сих пор, «доедая» свои доходные дома, мечтает о реванше.
- И что?
- А вот что. Шаблыкин по своему положению мог в любое время иметь доступ к столу, где должен был ужинать или ужинал Поливанов. Он знает весь уклад клубной жизни, сам - вне подозрения и может воспользоваться этим по своему усмотрению. А это значит, что староста мог отравить вино заранее или опоить Поливанова и снять с него кольцо. Я даже прикинул, как он мог это сделать: из дверей или от внутренней лестницы наблюдать за Поливановым, а, как только официант ушёл, подойти к жертве, сделать чёрное дело, взять кольцо и быстро скрыться с места преступления.
- Зачем?!
- Чтобы досадить клубу, лишить его доброго имени, как лишили этого доброго имени отца и его самого. Ведь до сих пор их фамилия полощется в анекдотах о том, как Шаблыкины положили жизнь, чтобы переиграть Английский клуб, – заключил Канделябров.
- Шаблыкин играет в карты?
- Иногда, за компанию, по-маленькой.
- Значит, он не игрок?
- Нет.
- У него есть семья?
- Да.
- Он верит в особенные свойства «Чёрного сердца»?
- Из его разговора, похоже, что верит.
- Теперь тебе ясно? Шаблыкин не мог это сделать. Всё равно - за сведения спасибо. Кто бы ещё мог столько узнать за такое короткое время! Молодец. А сейчас, господа, предлагаю идти спать – уже три часа ночи. Я смотрю, мой Алексей Филиппович уже спит за столом.
- Не сплю я, – встрепенулся тот. – Послушайте меня. Раз у вас на Москве все верят в чертовщину этого камня, то искать надо одинокого человека, который не станет рисковать родственниками.
- Золотые ваши слова, отче, – подтвердил племянник. – С этим позвольте считать наше совещание закрытым. Александр Прохорович, оставайтесь ночевать у меня. Завтра пораньше возьмёмся за дело.
Ни свет, ни зоря Канделябров гремел посудой в кухне и ругался на Николашу, который с виноватым видом топтался у двери.
- Гренки, я тебя спрашиваю, где? Как ты мог вчера подать протёртый суп без гренок, Божья ошибка?
- Дел много. Всего не успеваю. У меня только две руки, Спиридон Кондратьич.
- Как же ты можешь после этого называться первой категорией? Если назвался – соответствуй!
- Я стараюсь, Спиридон Кондратьич.
- Дело своё знай, – зудел Канделябров. – Как ты мог вчера завалиться спать, злодей, когда у тебя слоёное тесто не приготовлено и не поставлено на холод для утренних пирожков?
- Больше сюда не приду, – не вытерпел Николаша. – Легче две смены в трактире отбегать, чем здесь париться.
- Правильно. Не можешь – отойди, – гнул своё «эконом». - Я другого найду.
- Не найдёте. Лучше меня во всей Москве нет, – упирался Николаша. – А то, что вы мне назначаете в работу, одному сделать невозможно. Это надо ночью совсем не спать.
- А как же я делаю?
- Так вы – двужильный, это все знают.
- Поговори у меня. Несёшь несуразное. Меньше дрыхнуть надо.
- Он прав, Спиридон, – встрял в разговор, вошедший Вильям Яковлевич. – Тебя можно в цирке за деньги показывать. Спишь ты часа три-четыре и высыпаешься. Это - уже ненормально. При твоём возрасте ты очень подвижен, вынослив и способен таскать на себе тяжести пуда в два. Подчёркиваю: таскать, а не поднимать. Я считаю себя натренированным человеком, но в сравнении с тобой, я – развалина. Так что, не ворчи, а лучше помоги товарищу, чем можешь, пока не ушёл в клуб.
- Я вам не Фигаро какой-нибудь и тут и там ишачить, – скорее по привычке огрызался Канделябров. Ему льстило, что все видят, какой он ещё крепкий мужчина. – Да, совсем забыл рассказать, Вилим Яковлевич. Вот говорят, что в Английском клубе одна наша знать состоит. И что я вчера узнал?
- Интересно послушать.
- В списках членов самого аристократического клуба значится, знаете кто? Актёришка, хоть и знаменитый – Южин, слышали о таком? Каково?
- Дурак ты, братец, – вздохнул Собакин. - Южин – его сценический псевдоним. Настояшее имя Александра Ивановича – князь Сумбатов.
Иван Николаевич Лавренёв жил на Пречистенке, недалеко от Зубовских ворот, в большом двухэтажном особняке. Совершенно московское, жёлтое строение прекрасно вписывалось в ряд таких же капитальных домов этого респектабельного квартала.
- Доложи, братец, – обратился Собакин к дородному ливрейному слуге на входе. – Вот моя визитка. Мы пришли к Ивану Николаевичу.
Их впустили. Внутренняя отделка дома и его обстановка поражали своей оригинальностью. Все окна в нём были витражными, отчего в помещениях стоял цветной полумрак. Мебель, внутренние двери и рамы окон были выполнены в едином стиле причудливо вырезанных деревянных листьев и цветов тёплого орехового цвета. Гостиная, куда провели сыщиков, удивляла ещё больше: столы, столики, диваны выпячивались сочными деревянными гроздьями винограда, плодами яблок, персиков и груш. На всей этой красоте играли зеленовато-розовые блики витражей. Огромная деревянная люстра тоже была сделана в виде грозди винограда со стеклянными дымчато-лиловыми ягодами-шарами. В комнате чувствовались восточные мотивы. Между окон стоял огромных размеров деревянный слон с агатовыми глазами и настоящими бивнями. В больших вазах с восточным орнаментом, как букеты цветов, красовались пучки павлиньих перьев. У камина лежала шкура леопарда.
- Чем обязан? – послышался за их спинами молодой мужской голос.
Обернувшись, они увидели красивого молодого человека аристократической внешности: с тонкими чертами лица, худощавого, с короткими тёмными волосами на косой пробор и внимательными тёмными глазами. Бархатный малиновый шлафрок, серые брюки, серебристый галстук и массивная печатка на мизинце выдавали в нём человека со вкусом и средствами.
Собакин объяснил цель визита. Хозяин указал рукой на кресла.
- Нам рекомендовали вас как ближайшего приятеля покойного господина Поливанова, – начал Собакин.
- Ну, это громко сказано. Во-первых, его единственный и настоящий товарищ – Василий Андреевич Ушинский. А во-вторых, довольно большая разница в возрасте никогда не давала мне права настолько забыться, чтобы я считал себя вправе запросто приятельствовать с Алексеем Алексеевичем, хотя, не скрою, они с Василием Андреевичем, по доброте душевной, мне покровительствовали, - предельно вежливо объяснил Лавренёв. Всем своим видом он давал понять, что и в дальнейшем останется таким же отстранённо-вежливым, не более.
- Я полагаю, что из-за их расположения к вам, вы часто виделись. Вот и в тот злополучный, для господина Поливанова, день вы были у него дома с полковником Ушинским, - не отступал Собакин.
- Да. Я с полковником заезжал к нему днём, чтобы вернуть долг. Я был должен Поливанову деньги и в тот день их вернул. Вот и всё.
- Вы долго у него пробыли?