— В знак протеста.
— Чего-о?!
— В знак протеста, — повторил Павлик. — Не уеду я отсюда, товарищ старшина! Не уеду — и все. Нельзя мне без собак возвращаться.
Старшина снял фуражку, вытер платком бритую голову и усмехнулся.
— Ну и дурак. Отправишься прямо на гарнизонную гауптвахту. Идем-ка в канцелярию. Посмотрю «Дисциплинарный устав», сколько суток тебе можно дать. Сколько я имею право.
Старшина отпер дверь, они прошли в канцелярию. Алексеенко положил на подоконник бывший при нем чемоданчик, аккуратно повесил на гвоздь фуражку и стал, как вчера, расхаживать по комнате. Павлик явственно ощутил запах рижского одеколона: вот, значит, почему ему приснился именно этот сон!
— В конце концов, — сказал старшина, — можно было ночевать в соседнем домике. У моих собаководов. Один из них в отпуске. Есть свободная койка.
Павлик промолчал. Не мог же он сказать, что его уже приглашали. Однако Павлик отказался — это вовсе не входило в его планы. Тогда бы никакого «протеста» не получилось.
— Не завтракал? — спросил старшина.
— Никак нет!
— Понятно, — старшина щелкнул замком чемоданчика, достал из газетного свертка хлеб с салом, протянул Павлику. — Ешь. Бери, бери. А я пока устав полистаю.
Старшина достал из стола «Дисциплинарный устав» в красной обложке, и Павлик по-настоящему забеспокоился: а вдруг он и впрямь отправит его на гауптвахту?.. Возьмет и отправит. Ведь какие у него глаза, у старшины? Водянистые, бесцветные, словно вылинявшие. Такие глаза как раз бывают у людей бессердечных и жестоких.
— Вот, нашел, — обрадовался старшина. — Параграф 43. Как начальник учреждения, пользуюсь правами командира роты. Значит, имею право «…подвергать солдат, матросов, сержантов аресту до трех суток». Даже сержантов! А ты всего-навсего ефрейтор.
— Вам виднее, — Павлик лихорадочно соображал, как выпутаться из создавшегося положения. Может быть, попытаться разжалобить старшину? — Ну, товарищ старшина… — заканючил Павлик. — Ну войдите в мое положение, пожалуйста! Ведь приказ командира. Ну как я могу вернуться, не выполнив его? Я уже сейчас до невозможности переживаю, прямо голову теряю…
— Ничего, — отрезал старшина. — Посидишь трое суток, она у тебя сразу просветлеет.
«Вот зануда! — обозлился Павлик. — Перед ним хоть на коленях ползай, ему наплевать».
— Ну и пусть! Пожалуйста, сажайте. А я отсижу и опять приеду сюда.
— А я опять посажу.
— А я опять приеду.
— Хватит! — старшина стукнул по столу кулаком. — Пацан, а туда же, пререкаться! Садись вон там и не мешай.
Павлик уселся на указанный ему стул у окошка, демонстративно положил на подоконник недоеденный хлеб: да он лучше с голоду подохнет, чем станет принимать подачки от такого бюрократа.
Старшина что-то писал, и когда Павлик пригляделся, то удивился — во всяком случае, это была не «Записка об арестовании». Скорее всего старшина писал какое-то письмо на обыкновенном канцелярском листе.
Закончив писать, он вчетверо свернул листок, надписал адрес, фамилию (ну, конечно, письмо! Наверное, к начальнику гауптвахты). Потом достал из стола шахматы и с грохотом бросил их на стол.
— Играешь, ефрейтор?
— Играю, — Павлик подозрительно покосился. — Немножко.
— Тогда подвигайся к столу. Сразимся. Через час придет машина с продуктами. Вот на ней и отправлю тебя в город.
— На гауптвахту?
— Там видно будет, — серьезно сказал старшина. — Садись и играй. Если проиграешь, поедешь на гауптвахту. Выиграешь — тогда отпущу тебя подобру-поздорову. Так что старайся, ефрейтор.
«Ну дает! — изумился Павлик. — Или он большой шутник, или любитель поиграть с беззащитной жертвой. Ладно, поиграем, а там действительно видно будет».
Игра сразу же пошла споро, маневренно; вопреки ожиданию старшина в шахматах вовсе не был тугодумом, ходы делал уверенно, немедленно, почти не задумываясь. Конечно, Павлик не считал себя хорошим шахматистом, но в шахматных комбинациях, в общем-то, разбирался. Особенно любил решать шахматные задачи, печатавшиеся в солдатской окружной газете. Ему нравилось, что задачки схватывали самые кульминационные моменты. Поэтому, когда старшина неожиданно поставил коня на Ж7, Павлик сразу понял: через три хода будет ему мат.
— Так… так… — промычал старшина удовлетворенно. — Видно, все же придется заполнять «Записку об арестовании»…
— А собаки? — спросил Павлик.
Старшина завороженно смотрел на доску, сопел, довольно чмокал губами.
— Собаки… А собак нет… Нету собак. А вернее, есть. Кое-что есть…