— Как видишь, меня загнали в угол, — объяснил он Франсуа. — После того как по приказу епископа д’Оссиньи меня вытеснили с его земель, я еще какое-то время держался, но теперь решил, что пора завязывать.
— Да, — задумчиво произнес Франсуа, — они давят одного за другим.
— Будь я проклят, — буркнул Белые Ноги, — если им не придется заплатить дорогой ценой, чтобы взять меня.
Из подвала вернулся Перро Жирар, бросил в очаг охапку обрезанной виноградной лозы, поставил на стол кувшин и с фальшивой улыбкой провозгласил:
— А вот и винцо!
Франсуа даже не обернулся к нему. Он сидел и смотрел, как в очаге пляшут языки пламени, охваченный предчувствием неминуемой беды. От его сырой одежды шел пар. Задыхаясь от кашля, он взял кружку вина, которую протянул ему Жирар, без всякого удовольствия выпил, утер рукою рот.
— Ладно, я пошел, — сказал он. — Скоро уже вечер.
— Да куда тебе торопиться? — стал уговаривать его цирюльник. — Останься хотя бы до завтра. Я постелю тебе у очага.
— Нет, — мотнул головой Франсуа.
Он подошел к Белым Ногам, пожал ему руку, и тот вдруг подумал, что само небо послало ему Вийона: в нем его спасение. Он поднялся и стал заговаривать Вийону зубы, вспоминая Колена, Ренье де Монтиньи, потом принялся объяснять, как самой короткой дорогой добраться до аббатства Пуррас, а когда уже как следует стемнело, снял с себя плащ и сказал:
— Возьми. Дарю его тебе. И не вздумай отказываться. Обидишь.
— А ты?
— Я? Обо мне можешь не беспокоиться. Обойдусь без плаща.
— Но ведь дождь…
— Не думай об этом и ступай, — бросил Белые Ноги. — Иди. Ну чего стоишь? Иди, говорят тебе! И храни тебя Бог!
Он встал, прислушиваясь, у двери и, когда отзвуки короткой, но ожесточенной борьбы, а затем пронзительный предсмертный крик оповестили его, что путь свободен, выскользнул из дома, но не успел пройти и двух десятков шагов, как был схвачен, обезоружен и связан по рукам и ногам тремя стражниками, которых цирюльник Перро Жирар втайне привел из Парижа.