Так он называл меня.
В ушах нарастает гул, рядом полыхнул портал, выскакивает полуголый Стаур. Конечно, он ещё не успел помыться после тренировки, — отвлечённо думаю я.
— Что с тобой, Лена?! — кричит виарн. Визжит Арона. Непонимающий взгляд Дима, который даже не прикрывается.
— Старый придурок... — слышу злой рык Стаура. — Доигрался с инициацией...
Интересно, о ком это он? Вокруг, словно воронка, кружит ветерок, постепенно нарастая.
— Лена! — кричит Стаур. — Держись, мелкая! Держись, чёрт тебя побери, Лена! — он трясёт меня как мягкую игрушку, а у меня словно нет костей — без сил валюсь на пол. Но виарн меня подхватывает и открывает портал.
Бедный Алорн, будет буря.
Мы оказались на каком-то острове — не на том, где проходят наши тренировки, совсем на другом. Стаур бросил меня на землю, как куль с картошкой, и принялся чертить пентаграмму, при этом что-то бурча себе под нос. А вокруг меня всё так же кружит ветер, поднимая мелкий мусор и камешки.
— Лена, ещё немного... Мне нужно обезопасить и тебя, и мир вокруг. Всё получится, только не торопись...
Мне хотелось сказать, что я никуда не спешу, но горло всё так же не работало — говорить я не могла. И тут поняла, что со мной происходит. Как же давно этого не было... Инициация. Судя по ветру вокруг — стихия выбрана. Так обидно. Хотелось хоть одну стихию получить как положено — через ритуал и лёгкую радость.
Виарн успел допилить пентаграмму и затащил меня в неё, закрывая периметр.
Что творилось потом внутри — не описать словами. Виарн как мог пытался сдержать меня, защищая и укрепляя стенки щита. А вот стихию уже не удержать. Было красиво… Где-то наверху — чистое синее небо с проплывающими белыми облаками, которое мы видим через туннель, сердцевину торнадо. А вокруг — бушующая и сходящая с ума стихия. Прекрасная и ужасная в своей мощи.
— Зови ветер! — крикнул на ухо Стаур. — Ну же, пой, кричи, но зови! Он должен успокоиться, или мы тут недели простоим!
И я запела. Не знаю, почему именно эта песня, почему сейчас, когда болела душа и рвалось на части сердце, я запела её — «Голуби»:
Уж вы голуби, уж вы сизаи, сизокрылаи,
Уж вы где были, а далёко–ли и что видали?
Ну, а мы были на расстаньици, на прощаньици,
Там, где душенька с телом белым расставалося.
Расставалося, распрощалясья, горько плаколося,
Расставалося, да разлучалося, горько плаколося:
Как тебе тело во век в земле тлеть,
А как мне душе далеко идти, тяжело нести.
Грехи тяжкия, перетяжкия муку вечную...
Голос мой, хриплый, сначала был почти не слышен, но постепенно обретал и силу, и мощь. Я словно выплёскивала всю боль, что была в душе, и ветер, словно внимательный друг, срывал слёзы с щёк и гладил по голове, постепенно стихая и впитываясь внутрь меня.
— Ну ты даёшь, — хрипло сказал Стаур, видимо сорвал горло. — Ни дня без приключений.
— Он меня предал, Стаур... представляешь? Опять предал...
— Всё образуется, горгонка. Ну же, ты сильная, даже город не разнесла. Знаешь, чтобы приручить ветер, мне понадобилось несколько дней, а ты за пару часов справилась.
— Дети... — очнулась я, — мне нужно к ним.
— С ними ничего не случилось, — вяло отмахнулся виарн. — Передохни, я на них следилки повесил.
Я села там, где стояла, вместе со всё ещё обнимавшим меня виарном.
— Знаешь, воду надо побыстрее инициировать. Что-то боюсь опять впопыхах всё делать.
— Как знаешь, — бесцветно сказала я.
— Эй! — Стаур тряхнул меня за плечи. — Не вешай нос, Лёнка, переживёшь всё, поверь. Это не конец жизни. Представь себе — это начало. И как ты будешь жить дальше, решаешь только ты. Я понимаю, женские сущности немного по-другому воспринимают мир, не так как мы. Но этим вы и сильнее. Потому что гнётесь — но не ломаетесь. Там, где мы, мужики, сходим с ума. Да и не нравится мне эта ригнарка. Скорее всего, подлила что-то твоему Диму.
— Мне всё равно, — тихо сказала я, почти засыпая. — Даже если это так… он предал. Ведь должен был этого не допустить. Ай… — вдруг сладко зевнула и откинулась на тёплого виарна, — всё потом… честно… вырубаюсь…
И заснула.
Глава 16
Гондальфа была свободна, а я не могла ни говорить, ни слышать, ни смотреть, потому что древняя сущность соскучилась и обессилела, потому что впервые была предана — и теперь никому не доверяла. Я чувствовала, как меня везут, моют, кормят, но это были лишь отголоски внешнего мира. Гондальфа слишком страшилась остаться опять без источника своей жизни.
Слава богиням, хоть до Ари дотянуться не может — я как могу сдерживаю и не даю тронуть дочь. Ребёнку ещё не понятно будет то, что сейчас происходит.