У Карла от напряжения жутко разболелась голова, он едва не заскрипел зубами, так невыносимо больно отозвались слова Анни в его сердце и душе. Что он мог сказать этой девушке? Что, кроме той неприятной встречи с нищим восемнадцать лет назад, он больше ничего не может сказать. Что кто она такая и откуда появилась, так никто и не знает, но подруга его покойной Марион, мадемуазель Кати, как-то случайно обмолвилась, что мать Анни, после того как подбросила девочку к ним, покончила с собой. Прыгнула с моста в Сену, и ее тело так и не нашли. А быть может, это была и не мать Анни, а совсем другая женщина, кто теперь разберет, в любом случае эта тема для Карла была крайне неприятна, и он не хотел ее обсуждать.
– Я ничего не знаю, Анни, – ответил Карл несколько грубее, чем собирался, – все это бред, я тебе уже говорил, забудь, нам пора домой.
– Хорошо, – покорно согласилась Анни, но Карл видел, что девушка не успокоилась и продолжала думать о своем.
Дома их уже ждала обеспокоенная мадам Катрин, она встретила их у самой двери.
– Месье Карл! – воскликнула она с радостью, и Анни сморщилась. Она видела, как мачеха искренне обрадовалась, увидев, что ее муж вернулся домой живой и невредимый. Девушку это сильно задело, она ощутила укол ревности и быстро ушла к себе в комнату.
– Месье Карл! – снова воскликнула мадам Катрин. – Я волновалась и уже трижды подогревала вам ужин. Где вы были?
– Не сейчас, Катрин, отстань. – Карл быстро ушел в одну из «их» комнат и закрыл за собой двери.
Анни слышала, что мачеха еще немного возмущалась для приличия, а потом ушла на кухню и загремела там посудой.
Мадам Катрин была всем известной сплетницей. Это благодаря ей Анни узнала, что Софи, дочь начальника ночной стражи, ждет ребенка от бедного писаря, и при этом они даже не были обвенчаны. Она рассказала Анни, что начальник дома слепых в Париже имеет еще одно доходное место, а именно он владеет одним из многочисленных борделей на улице красных фонарей. Мадам Катрин знала все и обо всех, и Анни подумала, неужели она не пыталась что-нибудь выведать о падчерице своего мужа? Да быть такого не может!
Поэтому Анни собралась с духом и пошла на кухню к мачехе, чтобы помочь ей с ужином и заодно выяснить все о своих родителях. Вдруг эта сплетница что-то да и накопала?
Мадам Катрин в это время готовила рисовый суп, к нему прилагался хороший кусок сала, который она всегда покупала у своего родственника, который держал небольшой скотный двор прямо на окраине Парижа. Женщина, видимо, была сильно обижена поведением месье Карла, потому что вымещала свою злость на копченом сале, яростно кромсая его огромным кухонным ножом.
– Позвольте мне помочь вам. – Анни осторожно сделала шаг в сторону мачехи и остановилась, ей пришло в голову, что женщина сейчас отложит сало и бросится на нее.
– Чем же? – Мадам Катрин подняла на нее бледное лицо. Она и раньше-то никогда не отличалась особой красотой: слишком худая, даже высохшая для своих 45 лет, невзрачные волосы всегда убраны в мышиный хвостик, серое лицо, но сейчас еще и огромные черные круги залегли у нее под глазами.
– Вы заболели? – ахнула Анни. Видимо, они с месье Карлом были настолько поглощены своими мыслями, что не заметили состояние женщины, когда вернулись домой.
– Мне действительно что-то нездоровится, – мачеха машинально потерла лоб рукой, – довари за меня суп, а я пойду к месье Карлу и прилягу.
Анни осталась одна на кухне, немного разочарованная оттого, что ей ничего не удалось разузнать о своих родителях, и сильно обеспокоенная состоянием здоровья мадам Катрин. Еще не хватало, чтобы мачеха заболела. Тогда на ее лечение уйдут все последние деньги, которых и так у них в семье осталось не так много. Чулочная приносила стабильный, но небольшой доход. Но даже больше, чем мысль о возможных предстоящих финансовых тратах, Анни пугал шанс заразиться от мадам Катрин, уж больно нехорошо та сейчас выглядела. Девушка доварила суп, а затем пошла в комнату писать месье Карлу прощальную записку. Она только что приняла решение его ослушаться и намеревалась завтра же отправиться с Жаном и его родителями к ним в аббатство в качестве его законной невесты. Анни понимала, что сейчас уехать из Парижа на юг Франции в Жюмьеж было бы самым правильным решением, подальше от этого странного нищего, ставшего причиной ее волнений, да и подальше от самого месье Карла; Анни чувствовала, что между ними происходит что-то нехорошее, что ее и пугало, и тянуло к нему одновременно, но это необходимо было прекратить. А сейчас еще и болезнь Катрин. Анни меньше всего на свете хотела бы ухаживать за мачехой, если та все-таки сляжет.