— Но я же вас знаю, мистер Рикори, — сказал я.
— Тогда, — он слабо улыбнулся, — ваши действия вдвойне неверны и мой совет вдвойне ценен.
Я открыл двери. Двое прошли мимо со своей ношей, а за ними вошли и мы с Рикори. Я как врач поспешил подойти к человеку, которого несли. Сопровождающие бросили взгляд на Рикори. Тот кивнул. Я поднял голову человека и содрогнулся. Глаза его были широко раскрыты. Он не был мертв и не был без сознания. Но на его лице было необыкновенное выражение ужаса. Я ничего подобного не видел за свою долгую практику среди здоровых, ненормальных и полусумасшедших людей. Это был не просто страх. Это был предельный ужас. Глаза, голубые в темных ресницах, были похожи на восклицательные знаки. Они глядели на меня, через и за меня. И в то же время казалось, что они смотрят внутрь — как будто кошмар, который они видели, был не только снаружи, но и внутри их.
Рикори внимательно наблюдал за мной.
— Доктор Лоуэлл, что мог увидать мой друг, или что ему дали, что он так выглядит? Я очень хочу это знать. Я заплачу, хорошо заплачу. Я хочу, чтобы его вылечили, да, но я буду откровенен с вами, доктор Лоуэлл. Я отдал бы последний пенни за то, чтобы знать наверное, что тот, кто сделал это ему, не сделает того же и мне, не сделает меня таким же, как он, не заставит меня увидеть то, что видит он, чувствовать то, что чувствует он.
Я позвонил, вошли санитары. Они положили пациента на носилки. К этому времени появился и дежурный врач. Рикори дотронулся до моего локтя.
— Я много знаю о вас, доктор Лоуэлл, — сказал он. — Я хотел бы, чтобы вы сами лечили его.
Я задумался.
Он продолжал серьезно:
— Можете вы оставить всё остальное? Отдать ему всё ваше время? Пригласить всех, у кого вы хотели бы проконсультироваться, не думая о тратах…
— Минуту, мистер Рикори, — перебил я его. — У меня есть пациенты, которых я не могу оставить. Я могу отдать всё время, которое у меня будет, и мой ассистент Брэйл тоже. Ваш друг будет под постоянным наблюдением людей, которым я вполне доверяю. Хотите вы передать мне больного на таких условиях?
Он согласился, хотя я видел, что он не вполне удовлетворен.
Я приказал перевести пациента в отдельную палату и произвел все необходимые формальности. Рикори сказал, что больного зовут Томас Питерс, что у него нет близких родственников и что самый близкий друг его — он, Рикори. Он вынул из кармана пачку денег, отсчитал тысячу долларов и положил на стол на «предварительные расходы».
Я спросил Рикори, не хочет ли он присутствовать при осмотре больного. Он согласился и сказал что-то своим двум телохранителям, после чего они стали по обеим сторонам госпитальных дверей — на страже. Рикори и я прошли в комнату к моему пациенту. Санитары раздели его, он лежал на койке, покрытой простыней. Брэйл, за которым я послал, стоял, наклонясь над Питерсом, с внимательным и недоумевающим выражением лица. Я заметил с удовольствием, что к нему назначена сестра Уолтерс — одна из необычайно способных и знающих молодых женщин. Брэйл посмотрел на меня и произнес:
— Явно, это какое-то отравление.
— Может быть, — ответил я. — Но, если так, я никогда не встречал такого яда. Посмотрите на его глаза.
Я закрыл веки Питерса. Но как только отнял пальцы, они начали раскрываться очень медленно, пока снова широко не раскрылись. Некоторое время я пытался закрыть их, но они всё время открывались снова. Ужас в них не уменьшался.
Я начал обследование. Всё тело было расслаблено. Оно было бессильно, как у куклы. Все нервы как бы вышли из строя. Но никаких признаков параличей не было. Тело не реагировало ни на какие раздражители. Единственная реакция, которую я смог вызвать, заключалась в слабом сужении зрачков при сильном свете.
Хоскинс, патолог, зашел взять анализы крови. Когда он кончил, я снова стал осматривать тело, но не мог найти ни единого укола, ранки, царапины или ссадины. Грудь его была покрыта волосами. С разрешения Рикори я сбрил всю растительность с груди, плеч, ног и головы. Я не нашел ничего, что бы указывало на то, что яд был введен с помощью укола.
Я сделал промывание желудка, взял образцы для анализа из толстой кишки и с поверхности кожи. Я проверил нос и горло — они были здоровыми и нормальными — тем не менее я взял с них мазки для анализа. Кровяное давление было низким, температура тела немного ниже нормальной, но это могло и ничего не значить… Я сделал укол адреналина. Никакой реакции. Это могло означать многое.
«Бедняга, — сказал я сам себе. — Так или иначе, но я должен снять с тебя этот кошмар».