И в это ужасное утро к южной опоре Эйфелевой башни у края Марсова поля подкатил «кюбельваген», ощетинившийся ветками камуфляжа. Из машины вышли четверо и одну за другой обследовали четыре железобетонные опоры величественной башни. Час назад они получили из Берлина приказ заминировать «символ Франции». У унтерштурмфюрера Ганса Шнетта из Лейпцига и трех его товарищей, окруживших обнаженные опоры веретенообразного каркаса, вопросов не возникло. Для них символом Парижа была Эйфелева башня.
По всему Парижу — на железнодорожных вокзалах, электростанциях, телефонных станциях, в Люксембургском дворце, Палате депутатов, Министерстве иностранных дел, в штабе германского ВМФ, под Домом инвалидов, под 45 мостами — приготовления к варварской акции близились к завершению. Все, что требовалось теперь, — это еще несколько часов работы и команда от колеблющегося прусского генерала из отеля «Мёрис». Там в нерешительности томился Хольтиц, размышляя над тем, сколько еще пройдет времени, прежде чем он отдаст приказ о начале акции, которая превратит некоторые из самых прекрасных монументов Парижа в пыль и обломки.
29
Впервые за последние трое суток полковник Андре Вернон посмотрел с каким-то удовлетворением на засохшие бутерброды и выщербленную чашку с холодным чаем, стоявшую на его столе в лондонской штаб-квартире ФФИ на площади Брайнстон. Именно этот человек с вьющимися волосами стал автором колоссального розыгрыша, приведшего в состояние экстаза миллионы людей на всей планете.
Шесть часов назад в этом самом кабинете Вернон расшифровал последнее из отчаянных воззваний, исходивших от Жака Шабан-Дельмаса в Париже, мольбу о срочной присылке войск союзников, прежде чем в городе произойдет резня. Вернон не знал, что накануне вечером 2-я бронетанковая дивизия получила приказ срочно идти на помощь городу. Обуреваемый чувствами, которые в нем разожгла телеграмма Шабан-Дельмаса, он решил попытаться как-то помочь городу «преодолеть завалы» и вынудить Верховное командование союзников направить войска в столицу. Неожиданно для себя он схватил лист бумаги и набросал сообщение для прессы, в котором объявлялось, что город «сам себя освободил». Затем он приказал своим подчиненным направить бумагу прямо на Би-би-си без согласования с цензурой штаба Верховного командования союзников. Если Би-би-си, размышлял он, объявит миру об освобождении Парижа, у штаба Верховного командования не будет предлога отказаться от введения войск в город, который Вернон преждевременно освободил несколькими росчерками пера.
Незадолго перед полуднем, за несколько минут до начала ежедневно передаваемой Би-би-си сводки новостей на французском языке, молодой офицер из отдела информации Свободной Франции передал по телефону текст Вернона на студию Би-би-си. Он заверил диктора, что бюллетень был устно согласован с цензором штаба Верховного командования: это делалось довольно часто и ранее, если нужно было передать новости, полученные в последнюю минуту. Через несколько секунд ликующий и ничего не подозревающий диктор пустил фальшивую сенсацию гулять по белу свету.
30
Лейтенант Сэм Брайтмен из отдела печати штаба Верховного командования разглядывал насквозь промокших людей, заполнявших улицы Рамбуйе в 30 милях от Парижа. Танки, джипы, грузовики, французские солдаты, американские, бойцы ФФИ, репортеры и простые французы толпились за окнами ресторана при гостинице «Гран Венёр» в Рамбуйе. «Не хватало только де Голля, — подумал Брайтмен, — и у немцев будет самая лучшая цель со дня „Д”».
На лице Брайтмена витала улыбка. У его локтя стояло сокровище, столь редкое в этом городе, в котором и без того скудные буфеты уже были полностью опустошены дружелюбными оккупантами. Это была бутылка холодного рислинга. И вот теперь хорошенькая официантка подносила ему тарелку разогретых консервов. Подойдя к столу, она вдруг вскрикнула и выронила тарелку, перевернув бутылку Брайтмена. Пока Брайтмен созерцал, как драгоценное вино выплескивается на пол, официантка, как завороженная, уставилась в окно и со слезами на глазах непрерывно повторяла: «Де Голль, де Голль, де Голль».