На всем участке от вершины холма над Севром на окраине Парижа до краев поля Орли усталые и измученные солдаты 2-й бронетанковой прервали на ночь продвижение к городу. Они этого еще не знали, но последние очаги сопротивления немцев были уже сломлены и не попадутся им до самого центра столицы. Дорога на Париж была открыта.
Почти во всех подразделениях дивизии Леклерка в тот вечер, в который солдаты 2-й бронетанковой надеялись отпраздновать триумф в Париже, были потери. Генерал-майор Хубертус фон Аулок сдержал слово: он заставил эту дивизию дорого заплатить за ключи к Парижу. Вдоль дорог, по которым продвигалась дивизия, ее три колонны оставили печальный шлейф обгорелых машин и мертвых тел. Одна из рот Чадского полка потеряла пятнадцать из шестнадцати полугусеничных машин. 3-я рота 501-го танкового полка потеряла треть машин только во Френе.
Потери и простая усталость снизили боевой дух 2-й бронетанковой. Утешало солдат только то, что до Парижа уже было рукой подать. Их путешествие домой почти закончилось.
Теперь уже ни американцы, ни неполадки в моторе не смогли бы удержать Жана Рене Шампьона из экипажа «Морт-Омм». В эту ночь Париж представлялся ему «спящей любовницей», ждущей, чтобы ее разбудили. Рядом со своим «шерманом» «Норуэй» капитан Жорж Бюи распевал песню, которую сам сочинил в Ливийской пустыне. Его наводчик подыгрывал на губной гармонике. Песня начиналась словами: «Все наши пути — это только шаги по дороге к Парижу». Сержант Марсель Бизьян лениво посматривал на небо и вдруг вслух пообещал, что на следующий день он заставит своих бретонских предков гордиться им. Он так и сделает. Водитель танка Бизьян врежется своим «шерманом» в бок «пантеры» на площади Согласия.
Но ни один из воинов 2-й бронетанковой не испытывал больших чувств по поводу предстоящего освобождения, чем сорокалетний лейтенант Чадского полка, наблюдавший, как занимают исходные позиции подразделения, которые возглавят заключительный рывок в город. При виде высокого белокурого парня, стоявшего в полный рост в проезжающей машине из 97-й штабной роты, лейтенант Рене Берт зарделся от гордости. То был его сын Рай-мон. Два года назад, не сказав ни слова матери, этот загорелый двадцатилетний юноша засунул кое-какие вещи в рюкзак и пешком отправился из Парижа в Пиренеи, чтобы вместе с отцом сражаться в рядах Свободной Франции. Вдвоем отец и сын прошли с боями до ворот Парижа в составе 2-й бронетанковой. В этот августовский вечер в самом городе их ждала Луиза Берт, не знавшая даже, живы ли ее муж и сын, не говоря уже о том, что они находятся всего в 10 милях от дома.
Следя за удалявшимся по дороге в Париж долговязым сыном, лейтенант Берт подумал, что через несколько часов вся семья будет в сборе. И тут ему пришла другая мысль. Завтра, 25 августа, у Луизы именины. «Бог мой, — подумал он, — это будут самые счастливые именины в ее жизни».
К воротам тюрьмы «Френе» двое бойцов ФФИ гнали перед собой угрюмого пленного. Они проследовали мимо победителей из 2-й бронетанковой и далее в замусоренный двор тюрьмы. Для Вилли Вагенкнехта, невольного защитника «Френе», это были самые горькие минуты за всю войну. Он был пойман; его пребывание в Париже закончится в эту ночь там же, где оно и началось, — в тюремной камере.
Последняя ночь оккупации опустилась на Париж так же, как и первая, — под отдаленную канонаду. На закате этот надвигающийся звук, казалось, висел над горизонтом, словно вздымающаяся волна, готовая обрушиться на город. Обороняющиеся в Париже немцы готовились в своих опорных пунктах к штурму, который мог начаться всего через несколько часов.
Командиры всех тридцати крупнейших «штюцпунктов» поклялись оборонять их «до последнего патрона». То не были пустые слова. Так потребовал сам Гитлер три недели назад. Это был один из редких случаев на Западном фронте, когда фюрер приказывал произносить эту клятву под присягой. Последний раз так было в Сен-Мало. Там, соблюдая ее слово в слово, защитники окруженной крепости оказали союзникам такое яростное сопротивление, какого они больше нигде не встретят к югу от германских границ.