В Париже, окопавшись в некоторых из самых прекрасных зданий города, немцы готовились сопротивляться не менее упорно. В окруженных бараках СС на площади Республики некий штурмбаннфюрер собрал своих людей, чтобы информировать их о подходе двух эсэсовских дивизий. «Мы будем держаться, — объявил он, — пока они не освободят нас». В Военной школе сержант Бернхард Блахе, чьи подчиненные «поджаривались, как сосиски», у здания Префектуры полиции неделю назад, услышал, как майор Отто Мюллер оповещал своих подчиненных, что они будут «сражаться до конца, как приказал фюрер». Затем строем Блахе увели на предбоевое угощение — вестфальской ветчиной. Речь Мюллера и перспектива погибнуть за Военную школу так расстроили Блахе, что к ветчине он так и не притронулся.
В Люксембургском дворце Марсель Макари и электрик Франсуа Дальби наблюдали, как их немецкие пленители баррикадировали здание, готовясь к последнему бою. Дальби знал, что, несмотря на все его старания, немцы в основном завершили минирование этого прекрасного здания. Он опасался, что они взорвут себя, здание и своих пленников. Того же опасались и жители соседних домов. Они торопливо покидали прилегающие кварталы.
В самом важном «штюцпункте» города — в заложенном мешками с песком вестибюле отеля «Мёрис» — человек, которому было поручено оборонять Париж, встречался с подчиненными. Дитриха фон Хольтица захлестывал редко проявлявшийся на публике приступ гнева. Несколько минут назад один из его офицеров попросил разрешения «выбраться из этой мышеловки». Каковы бы ни были его дальнейшие действия, Хольтиц был намерен обеспечить хотя бы одно: держать своих солдат в железном кулаке дисциплины.
Он напомнил стоявшим перед ним офицерам, что все они подчиняются ему. Ему приказано оборонять Париж, и именно это он и собирается делать. Далее он предупредил, что намерен обеспечить выполнение своих приказов, «если понадобится, то и с пистолетом в руках». Потрясенным офицерам он заявил: «Я лично расстреляю того, кто следующим придет ко мне с предложением оставить Париж без боя».
В тишине, наступившей вслед за его словами, Клаус Энгельмейер, доктор из Вестфалии, получивший назначение в Большой Париж, подумал про себя: «Бог мой, он заставит нас всех умереть в этой гостинице».
44
Дитрих фон Хольтиц стоял перед зеркалом в спальне и рассматривал жесткий, врезающийся в шею воротничок. Было очевидно, что в Париже он поправился. Со времени своего приезда в город он впервые надевал рубашку с жестким воротничком. Позади него на кровати лежал только что отутюженный белый китель, который он через несколько минут наденет к серым форменным брюкам с красными генеральскими лампасами. Фон Хольтиц лишь однажды надевал этот китель — на прием после взятия плацдарма в Анцио, когда отмечал присвоение звания генерал-майора. В этот вечер он надел его для другого приема, своего последнего на многие годы вперед. На втором этаже «Мёриса» в одной из комнат его служебного номера коллеги давали прощальный ужин.
Почти никто из немцев в отеле «Мёрис» не питал иллюзий относительно ожидавшей их участи. На протяжении всего дня на огромной карте Парижского района в кабинете Хольтица красными булавками отмечалось совершенно непредвиденное и молниеносное продвижение союзников. Теперь эти булавки были воткнуты у самых ворот города. Вечерняя оперативная сводка из штаба Западного фронта о положении на всем фронте в целом была не менее удручающей. Из нее Хольтиц узнал нечто, чего не знал Бобби Бендер. Американцы совершили прорыв через Сену в районе Сана и беспрепятственно углублялись в немецкие тылы. Чтобы остановить их, в Ножан-сюр-Сен и Труа были направлены две дивизии — 26-я и 27-я бронетанковые СС. Подкреплений Хольтиц уже не получит.
Завязывая черный галстук перед овальным зеркалом, Хольтиц подумал, что через несколько часов, может быть, на рассвете придут союзники, придут убивать. Даже майор люфтваффе, столь грозный во время их утреннего разговора, так и не появился в штабе. Хольтиц с горечью думал об этом майоре, о Гитлере, Йодле, Моделе. Вместо подкреплений для защиты города они посылали ему лишь слова и пневматические буры 813-й саперной роты. Оказавшись неспособным оборонять Париж, ОКВ вместо этого решил насладиться его разрушением.