Были ли между ними разногласия? Конечно, были. Но главным образом не потому, что она была еврейкой, а он — русским.
С Лией Гедальевной я встретился еще раз. Это было в конце 1940 года. Ее лицо избороздили морщины. Руки у нее дрожали так, что ей уже было трудно вдеть нитку в иголку. Работала она гардеробщицей. С сожалением сказала, что Иван Макарович изменился, и не к лучшему. Его сломали. Вот что она рассказала:
— Сегодня он уже ни за кого не заступится. Готов сам обвинять. За это его очень повысили по службе. Дали машину с водителем, который обслуживает только его. Уже несколько раз был за границей. Некоторое время мой сын Саша работал у него, и Иван Макарович сперва очень его хвалил, а нынче и знать не хочет.
— С вашим Сашей, — спросил я, — что-то случилось?
— Он учился и уже заканчивал педагогический институт. К выпускным экзаменам они, несколько студентов, готовились вместе. Один из них любил рассказывать анекдоты. Ну и рассказал… Короче, за него, видно, было кому заступиться, а моего Сашу, сына репрессированного, из института исключили. Теперь он занимает вашу прежнюю должность — грузчик…
Прощаясь, она, вздохнув, сказала:
— Не думайте, что у нас что-то может измениться к лучшему.
Лия Гедальевна была исключением. Редким исключением. Люди, недовольные властью, боялись пикнуть. Вести себя следовало очень тихо, а обиды держать глубоко в себе. Люди научились слышать, видеть, страдать — и молчать. А если говорить, то только шепотом или намеком.
Как я не стал пилотом
Вы ни за что не угадаете, куда может завести человека его хитроумная судьба. Собственно говоря, при чем тут судьба? Кроме меня самого, никто не вмешивался. Хотя, что значит «не вмешивался»? Ведь если бы не затянувшаяся и измучившая меня малярия и еще нечто со странным названием «Торгсин»[74] (чем это пахнет, я вам еще объясню), моя жизнь оказалась бы совсем, совсем другой.
Короче говоря, меня занесло в город Балашов Саратовской области. Там была авиашкола, которая готовила пилотов для гражданской авиации[75].
Вначале мне казалось, что до меня на эту землю не ступал ни один еврей.
Продержав довольно приличное время в карантине, нас одели и обули хоть не в царский мундир, но тоже в красивый, всем на зависть. Особенно выделялся китель с металлическими пуговицами с пропеллером. Они блестели, как новенькие монеты. Все это нам полагалось, потому что после строгого отбора нас зачислили курсантами летного училища.
Случилось это так: я учился в Харьковском еврейском машиностроительном техникуме. Отличником не был, но не был и отстающим. Предметы, которые мне давались легко — литература, история и, пожалуй, география — в этом учебном заведении не занимали ведущего места. Жили мы, три студента, в одной комнате, которую техникум снимал в пригороде. Одним из нас был мой тезка, тоже Миша, которого все звали Максом. Хороший спортсмен, он любил хвастаться своим золотистым загаром, поигрывая при этом крепкими мускулами, ловко перекатывавшимися под загорелой кожей.
Макс, года на два-три старше меня, уже довольно давно посещал аэроклуб и, когда там объявили о приеме в летнее училище, записал в список желающих не только себя, но и нас, обоих своих соседей. Он нам постоянно напоминал об этом, и хотя мы знали, что он не из тех, кто бросает слова на ветер, восприняли это как шутку.
Прошло немного времени, и горком комсомола потребовал у техникума подробные характеристики на нас троих. Как мы потом узнали, нас представили в значительно лучшем свете, чем мы того заслуживали. Прошло еще две недели, и хозяйка дома принесла нам три присланных по почте зеленых конверта. Вскрыли конверты и прочли на бланке гражданской авиации указание: куда и когда мы должны явиться.
Вот что порой может наделать шутник своими шутками. Макс пытался нас успокоить: вас, говорил он, скоро отпустят, не доросли еще, а чем больше будет отсев, тем лучше для меня.
После того как представители приемной комиссии предварительно познакомились с нами, нас передали в руки множеству врачей. Каждый из них старался найти какой-нибудь дефект если не в глазах, так в ушах. Не хватало разве гинеколога. Больше всех суетился и свирепствовал невропатолог. Меня, например, усадил в кресло, которое неожиданно стало меня терзать: то хотело непременно сбросить, словно дикая лошадь, то, когда не получалось, начинало быстро вертеться туда-сюда. Голова у меня закружилась, но санитару, который стоял за моей спиной, показалось, что я выдержал. Больше половины желающих медицинская комиссия забраковала.
74
Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами — создано в 1931 г., ликвидировано в 1936 г. Занималось обслуживанием иностранцев и советских граждан, имевших золото, серебро, драгоценные камни, предметы старины, наличную валюту, которые они могли обменять на продукты питания или другие потребительские товары.
75
В 1930 г. в г. Балашове была создана 3-я Объединенная школа пилотов и авиационных техников ГВФ, впоследствии преобразованная в военное училище.