— Само собой понятно, што ни гугу. А народ я в кой миг соберу, раз выходит такое дело,— сказал Агафон.
И Сеимбет, наспех распрощавшись с хозяином, так же неслышно покинул избушку Агафона Бой-бабы, как и вошел в нее.
Проводив ночного гостя, Агафон тотчас же обежал всех соколинцев, скликав их в свою избу. Услышав о возвращении Федора, соколинцы без особых споров пришли к одному выводу, что всем им необходимо немедленно податься из станицы в степь, собравшись в том самом ауле, который был назван Федором.
— А кони где?— спросил кто-то.
— В табуне,— коротко ответил Кирька Караулов.
— В каком таком табуне?
— В том самом, который на отгуле за озером пасется.
— Да ить табун-то ермаковский.
— Известно — не наш.
— Выходит, барымтой займемся?
— Выходит, так,— твердо сказал Кирька Караулов, и он, тут же приняв на себя роль командира, приказал:— Даю вам всем сроку по полчаса привести в порядок свои боевые доспехи.
— Да какие же у нас доспехи, Киря? Сам подумай?!— сказал Спирька Саргаулов.
— А уж какие у кого найдутся. Шашки небось у всех сохранились?
— За шашками дело не станет.
— Это оружие всегда при себе.
— Каки таки мы казаки без шашек?!— дружно откликнулись соколинцы.
— Ну вот вам и доспехи. Живо — шашку на ремень, а фуражку — набекрень, как говорится в песне, и к походу мы, братцы, готовы,— весело сказал Кирька.
А на рассвете соколинцы, неслышно подкравшись к мирно пасущемуся за озером косяку пущенных на выгул отборных ермаковских коней и бесшумно сняв с поста полусонного, перепуганного пастуха, придурковатого Никодимку, как снимали не раз они в боевой обстановке вражеские посты и секреты,— в мгновение ока завладели табуном и, взнуздав лошадей, выстроились перед Кирькой в походную колонну.
— За мной, марш, марш!— вполголоса отдал команду Кирька.
И кавалькада двинулась на рысях в глубь степи, навстречу колючему предрассветному ветру.
После двухчасового марша по глухой, безлюдной, пустынной степи — конница шла переменным аллюром — казаки спешились под прикрытием негустого березового перелеска, а братья Карауловы, вооруженные помимо шашек дробовиками, ускакали в притулившийся за пригорком аул джатаков. Спустя минут двадцать Карауловы вернулись в сопровождении дюжины степных джигитов, среди которых был и пастух Сеимбет, ловко сидевший на резвом и злом байском скакуне в седле с дорогой инкрустацией.
— По коням!— отдал с ходу команду казакам Кирька Караулов.
И соколинцы, вновь выстроившись в походную колонну, тронулись на рысях за своим командиром, окруженным степными джигитами, лихо гарцующими на отборных байских скакунах. Проскакав еще около десяти верст по степной целине, всадники по властному взмаху руки своего командира перешли с галопа на рысь, с рыси — на шаг и наконец остановились вблизи невысокого кургана, невдалеке от переселенческого хутора.
— Спешиться, передать лошадей коноводам, а самим двигаться в пешем строю,— отдал команду Кирька.
Казаки, недоуменно переглядываясь, выполнили и эту команду Кирьки. Вручив коней коноводам, соколинцы приняли боевой порядок, выстроившись во фронт перед Кирькой, и замерли по команде «смирно».
— Справа по три, за мной!— скомандовал Кирька. И казаки, перестроившись, последовали в пешем строю за своим командиром. Следом за казаками молча шагали толпой и степные джигиты. Миновав солончаковую впадину, казаки двигались цепочкой след в след за Кирькой по камышам прибрежного займища к полуобнаженному березовому лесу и долго затем пробирались через густые заросли тальника и ракита, пока не выбрались на глухую лесную полянку, замкнутую со всех сторон в кольцо векового березового леса.
— А теперь пора, братцы, и на привал. Отдохнем до поры до времени,— сказал мирным тоном Кирька.
Казаки быстро натаскали валежника, сухих сучьев, и не успел Кирька Караулов докурить свою увесистую цигарку, как на поляне уже весело потрескивали костры. Покойно и тихо было в лесу. Высокое, безмятежное небо раскинуло свой синий шатер над лесом. И многие из станичников, утомленные непривычным ночным маршем, блаженно смежив веки, задремали.
И вдруг лесная глушь огласилась восторженными криками. Разбуженные станичники, повскакав на ноги, не сразу поняли, в чем дело. Между тем толпа казаков, перемешавшихся со степными джигитами и невесть откуда взявшимися людьми в потрепанных солдатских шинелях и в холщовых мужицких рубахах, окружила плотным кольцом худого, черного, лицом похожего на цыгана человека.