Князь с удивлением посмотрел на незнакомца.
— Ты-то зачем за них вступаешься? — спросил Серебряный.
— Конечно, боярин, кабы не ты, висеть бы нам вместо их! А то и с живых кожу содрали бы! И все же поверь мне — отпусти их, жалеть не будешь. — Черные глаза глядели твердо и проницательно. — Ты, видно, давно на Москве не бывал, а там теперь не то, что прежде, не те времена.
Князя, вероятно, не убедил бы незнакомец, но гнев его успел простыть.
— Скрутите их покрепче и отведите к ближнему старосте! — приказал Серебряный старшему ратнику с товарищами. — Пусть он предаст их правосудию!.. А нас на царской дороге нагоните! — добавил он.
— Власть твоя, — сказал незнакомец. — Только староста их тут же развяжет.
Михеич слушал все молча, почесывая за ухом.
— Батюшка боярин, — сказал он, — Уж коли ты их от петли помиловал, то дозволь, перед отправкой-то, влепить им по полсотенке плетей, чтоб вперед помнили, тетка их подкурятина!
Молчание князя было принято за согласие.
Несмотря ни на угрозы, ни набешенство Хомяка, ратники приступили к делу. Стянув со связанных пленников порты и уложив на землю, дружно начали всыпать им горяченьких.
Лежащий возле церкви жених Митька очухался. Он мотал большой башкой, вытирая рукавом натекшую на глаза кровь. Поднялся на ноги. Покачиваясь, утвердился, оглядел все вокруг.
Из раскрытых ворот сарая донесся стон. Митька, пошатываясь, пошел к воротам сарая.
Невеста лежала с задранным подолом у повозки. Белели ее полные ноги.
Митька стоял в проеме ворот, вглядывался в полутьму.
Невеста его, открыв глаза, глядела на него не узнавая. Вдруг тихо заскулила:
— Дяденьки, отпустите!.. Больно!
Митька, открыв рот, испуганно смотрел на нее.
— Что ты? Это ж я, Митька… Ты что? — он подошел к невесте, стал гладить волосы.
Глаза ее стали более осмысленными. Она отшатнулась и завыла громко.
— Уйди-и!.. У-у-у!
Широкая, ободранная рожа Митьки сморщилась, и он осел наземь.
Порка подошла к концу.
— Это самое питательное дело, — сказал Михеич, подходя с довольным видом к князю. — Оно вроде и безобидно, а все ж памятно будет.
Ратники привязывали осилами одного к другому опричников.
— Как приеду на Москву, обо всем доложу царю! — пообещал Серебряный, садясь в седло.
— Боярин, — вновь подошел к нему черноглазый незнакомец. — Уж если ты едешь с одним стремянным, то дозволь и мне с товарищем к тебе примкнуться. Вместе все веселее будет!
Князь не возражал. Тучи надвинулись на солнце. Никита Серебряный с Михеичем и новыми товарищами поскакал дальше. Кони в опор несли седоков…
Елена медленно шла вдоль частокола, за которым виднелся сад. Послышался стук копыт, и перед ней снова очутился князь Вяземский.
— Я ведь своего добьюсь, Елена, попомни мои слова! — соскочил он с седла. — Я ведь, Елена, страшен! Хочешь, прямо сейчас увезу? Без церкви, без венца!
— Не губи меня, князь! — перепугалась Елена. — Легко обижать сироту!
— Я теперь не князь, я кровавый бес, опричник!.. Я меч царев! — темнея зрачками, надвигался на нее Вяземский. — Я — проклятие, сошедшее с небес! Мне остановить себя — умереть!
— Ты в себе ли, Афанасий Иваныч?
— Думаешь, я помешался?… Мне нечем жить, не для чего жить мне, Елена, без тебя!
Она отшатнулась, попятилась вдоль забора. Обронив с головы ленту, провалилась спиною в чью-то незапертую калитку.
Захлопнула калитку и задвинула дубовый брус засова.
— Елена! — Вяземский обрушился на дверь. — Елена! Его опричники, набравшись храбрости, взяли Вяземского за плечи.
Один хотел поднять с земли ленту Елены.
— Не смей! — зверея от гнева, Вяземский поднял плеть. — Холоп!
Удар пришелся по лицу. Опричника шатнуло, он едва устоял на ногах. В беспамятстве князь еще и еще перекрестил его плетью.
Опричники подхватили избитого под руки, уводя от греха.
— Меня?… Меня-то за что?! — размазывая по роже кровь, выкрикивал холоп.
Подняв ленту, князь снова забарабанил в дверь.
— Елена! — в голосе его были и мольба, и ярость, — Отвори, Елена!
Из глубины сада послышался хриплый лай сторожевых псов.
— Прочь! Пошли прочь! — раздался голос — Собаками затравлю!
Охваченная ужасом, Елена едва держалась на ногах.
— Не откроешь? — страшно, почти срывая голос, прокричал Вяземский. — Не откроешь, Елена? Ну, так знай! Государь Иван Васильевич обещал сам посватать меня к тебе!.. Жди теперь, Елена, царских сватов! Завтра же, с утра жди!
Почти разорвав удилами губы коня, Вяземский рванул с места, безжалостно увеча стременем бока скакуна.
Перед Еленой, прислонившейся спиной к запертой на засов калитке, стоял боярин Морозов. Дородный, седоволосый, Дружина Андреевич смотрел на нее из-под нависших бровей.
— Как ты очутилась тут, у меня в саду, Елена Дмитриевна? — спросил он строго.
— Позор!.. Стыд!.. Господи, какой стыд! — губы Елены не слушались.
— Так это к тебе грозился князь Вяземский заслать царских сватов?
Елена стояла, вздрагивая, на губах ни кровинки.
— Никогда! Нет и нет!.. Нет!
— Он тебя приневолить хочет? — глаза Морозова потемнели. — Эк оно пакостливо! Пойдем в мой дом, дитятко, я тебя в обиду не дам!
Приобняв, он повел Елену через темнеющий сад.
— Эй, нечесаный! — поднявшись на стременах, закричал из-за забора опричник. — Припас на себя веревку?
— Больно зажился, старый сыч! — крикнул другой.
Но боярин не обратил внимания на их ругательства. Он откинул свою седую и очень длинную гриву волос — знак царевой опалы — и повел Елену к себе в терем.
В горнице Елена присела на край лавки, выпрямилась. Боярин смотрел на нее с участием.
–. Да-а… — с глубокой горечью протянул он. — Царским сватам не откажешь — могут и на веревку посадить.
— Что это? — подняла голову Елена.
— И вымолвить — страх, какую они теперь муку придумали, кромешники! Самому Малюте на зависть… Натянут веревку промеж столбов, а на нее — девушку верхом… И возят, несчастную, за ноги, пока кровью не изойдет. — Морозов вздохнул, отвернулся.
В глазах Елены полыхал ужас Сжав виски, она прошептала:
— Значит мне одно остается — в омут головой. Морозов повернулся к ней.
— Полно, дитятко, люди знают, что из-за тебя Вяземский и пошел в опричники, погубил душу свою. Правда ли ты его так не любишь? Ведь в силе и красоте ему не откажешь!.. А сердце девичье — воск! Стерпится — слюбится.
— Никогда! — Глаза Елены наполнились слезами. — Скорее сойду в могилу! Я перед иконой поклялась, — прошептала она.
Боярин смотрел на нее проницательным взглядом.
— Елена Дмитриевна, — сказал он, помолчав. — Есть средство спасти тебя. Послушай. Я стар, но еще крепок. Я люблю тебя, как дочь свою… Я был в дружбе с твоими покойными родителями. Поразмысли, Елена, согласна ли ты выйти за меня?
Елена увидела рядом красивое, с чуть сведенными бровями, серьезное лицо боярина Морозова. Слезы навернулись у нее на глазах. Закрыв лицо руками, она склонила голову.
— Подумай хорошенько, — продолжал Морозов. — Нынче же и обвенчаемся в моей домовой церкви. Завтра будет поздно!
Поздним вечером жарко горели свечи в домовой церкви. Перед богатым иконостасом стоял священник.
Напротив него — Елена в подвенечном платье и рядом с ней, осанисто выпрямившийся, боярин Морозов.
— Отвечай, раб божий Дружина, — торжественнее вопрошает священник, — согласен ли ты взять в жены рабу божью Елену?
— Согласен, — ответил Морозов.
— Венчается раба божья Елена рабу божьему Дружине!.. Отвечай, раба божья Елена, — согласна ли ты взять в мужья раба божьего Дружину?
— Согласна, — прошептала Елена, стоящая со склоненной головой.
Священник перекрестил их, надел им на пальцы обручальные кольца, провозгласил:
— Целуйтесь!
Елена, побледнев, со страхом взглянула на своего мужа. Тот склонился к ее губам, нежно поцеловал.
После венчания Елену проводили на ее половину просторного боярского дома. Отныне ей предстояло жить в этих богатых хоромах.