До пяти часов трудно было даже придумать более пустое и бесполезное времяпрепровождение. Куда разумнее было бы отрядить на это занятие Фреда Даркина, к услугам которого время от времени прибегает Вулф, но на сей раз мне хотелось лично выполнить просьбу Вулфа и самому доставить ему Филипа. Устав ждать и проголодавшись, я заскочил в забегаловку на Второй авеню и расправился с тарелкой бобов и двумя стаканами молока, после чего попытал счастья снова. И опять безрезультатно. В половине пятого я ещё раз вышел на улицу и сделал несколько звонков из ближайшего автомата; как оказалось, тоже бесполезных. Именно во время моей последней отлучки Филип Тингли и залетел в своё гнёздышко. Возвращаясь на свой пост в пять часов, я от нечего делать нажал на кнопку звонка и тут же услышал долгожданный щелчок. Я ворвался в подъезд и вихрем взлетел на четвёртый этаж.
Дверь в его квартиру была распахнута настежь, а сам Филип поджидал меня, стоя в проёме. Я с первого же взгляда убедился, что описание Эми точно соответствовало оригиналу, а вот сам он явно не ожидал увидеть перед собой именно меня.
— Что вам нужно? — буркнул он.
Я ухмыльнулся:
— Мне нужны вы, приятель. Я уже битых пять часов околачиваюсь тут в ожидании.
— Вы из полиции?
— Нет. Моя фамилия Гудвин. Я…
Надо же, этот болван попытался захлопнуть дверь перед моим носом. Я успел выставить ногу, а потом проскользнул внутрь.
— Убирайся вон! — заорал он. — Вон отсюда!
— О Господи, — вздохнул я, — вы же даже не спросили, зачем я здесь. Откуда вы знаете, что я не Санта-Клаус? — Я захлопнул за собой дверь пинком ноги. Торопиться было некуда, поскольку до шести Вулф всё равно занят. — Давайте зайдём и потолкуем по душам…
Пожалуй, я утратил бдительность, но тем не менее выходка его была столь неожиданной, что полностью застала меня врасплох. Гибкие жилистые пальцы впились мне в шею, причём с такой силой, что я мигом смекнул — шутки в сторону. Я ухватил его за запястья, но тщетно — Филип впился в меня как пиявка. Я резко пригнулся, дёрнулся и вырвался из захвата, однако не ожидавший такой прыти противник больно оцарапал мне щёку. Мне не по душе колотить таких слабаков, которые плохо представляют, как пускать в ход кулаки, но и я не люблю, когда меня царапают. Словом, я оттолкнул его левой рукой, а для пущей убедительности залепил увесистую оплеуху правой. Незадачливый кузен Эми пошатнулся, но, натолкнувшись на стену, устоял на ногах.
— Прекрати! — приказал я. — Я не хочу…
Он козлом скакнул вперёд и лягнул меня! Мало того, что мне было больно говорить — балбес сдавил моё горло, как клещами, — но горела ссадина на щеке, а теперь ещё и это! Словом, я ударил его ещё разок, сильнее, чем намеревался. Бедняга сложился пополам, словно подрубленный. Потом упал. И больше не шевелился.
Я склонился над останками, убедился, что Филип не притворяется, и решил пока осмотреть квартиру. Единственная причина столь нелюбезного приёма заключалась, по моему мнению, в том, что в квартире находился кто-то, кому быть здесь не следовало. Однако оказалось, что я ошибся. Ни в спальне, ни в кухне, ни в ванной не было ни души. Я заглянул под кровать, обследовал стенной шкаф и вернулся ещё раз взглянуть на негостеприимного хозяина. Он по-прежнему был в отключке.
Учитывая его столь явное нежелание даже выслушать меня, я не надеялся, что мне удастся убедить его сопровождать меня к Вулфу, поэтому решил доставить его силой. Поскольку рост Филипа не позволял мне соорудить из него свёрток в тесной, как спичечный коробок, прихожей, я отволок его в кухню. Стянул руки и ноги бельевой верёвкой, обнаруженной в кухонном ящике, заклеил пасть пластырем из аптечки в ванной и с удовлетворением убедился, что, придя в себя, жертва сможет меня слушать, не будучи в состоянии ни укусить, ни лягнуть, ни поцарапать. Я накладывал третью полоску пластыря на его рот, когда раздался звонок.
Я так и подскочил. Звонок прозвучал снова.
Вот, значит, где собака зарыта. Филип ждал гостей. Я отыскал на стене кнопку, открывавшую дверь в подъезд, несколько раз нажал на неё, ещё раз критически оглядел свою работу, закрыл кухонную дверь, вышел в прихожую и открыл входную дверь.
По лестнице слышались звуки неуверенно приближающихся шагов. Ещё прежде, чем увидел в проёме голову, я решил, что это женщина, и не ошибся. Выйдя на лестничную клетку, она нерешительно оглянулась и лишь потом заметила меня. Этого экземпляра в моей коллекции ещё не было. Лет пятьдесят или больше, стройная, холёная, на плечах норковое манто.
— Добрый вечер, — вежливо поздоровался я.
Она спросила немного испуганно:
— Вы… Вы Филип Тингли?
Я кивнул:
— Не узнаёте?
Похоже, я попал пальцем в небо.
— А как я могла вас узнать? — резко спросила она.
— Не знаю, — ухмыльнулся я. — Может, по моей статуе в Центральном парке. — Я попятился, пропуская её. — Входите.
Чуть помявшись, незнакомка повела плечами, словно готовясь дать мне отпор, если понадобится, и вошла. Я кивком указал ей на спальню-гостиную и запер дверь. Я, конечно, не имел ни малейшего понятия, в чём дело, но отважился на выстрел в темноте.
— Позвольте вашу шубку, — вежливо предложил я. — Это, разумеется, не такое кресло, к каким вы привыкли, но других у меня нет.
Женщина брезгливо отшатнулась от меня и нервно обвела глазами комнату. Уселась она на самый краешек, потом устремила взор на меня. Я никогда не считал себя красавцем — моё главное обаяние заключается, скорее, в духовной сфере, — но, с другой стороны, я отнюдь не жаба, поэтому её выражение лица меня оскорбило.
— Похоже, — рискнул я, — что-то в моей наружности вам не по вкусу.
Она презрительно фыркнула:
— Я же сказала вам по телефону — я никогда не была сентиментальна.
— Я тоже, — кивнул я.
— Ещё бы. — Доносись её голос с крыши, он висел бы в виде сосульки. — С вашей-то наследственностью. Ни ваш отец, ни я сентиментальностью не страдали. Кстати, по словам моего брата, вы отъявленный мерзавец. Он также уверяет, что вы трус и обманщик, но в это, учитывая ваше происхождение, я не верю. Сказать по чести, я уверена, что брат ошибается. — Она говорила отрывисто, словно выплёвывая слова. — Вот почему я пришла. Он думает, что вы согласитесь на его предложение, а я так не считаю. Я бы не согласилась, а в ваших жилах — наполовину моя кровь.
Я вертелся, как уж на сковороде, пытаясь придумать лучший план действий. Проще всего было, пожалуй, сыграть отъявленного мерзавца, к чему я и приступил, скорчив свирепую гримасу.
— Значит, он считает меня трусом? — Я выдавил недобрый смешок. — И надеется, что я приму его предложение? Нет уж, дудки! Не на такого напал!
— Сколько вы возьмёте?
— Я уже говорил! Я не уступлю ни цента!
— Это глупо, — резко сказала она. — Вы тоже делаете ошибку. Глупо рассчитывать, что мой брат так легко расстанется с миллионом долларов.
— Выложит как миленький. В противном случае я ему не завидую.
— Нет. Он не согласится. — Женщина заёрзала на кресле, и в какой-то миг мне даже показалось, что она сейчас упадёт. — Все мужчины — глупцы, — с горечью произнесла она. — Я-то думала, что со своим трезвым умом сумею сама о себе позаботиться, но мужчины рассеяли мои надежды в пух и прах. Нет, я не отрицаю, что у вас есть определённое право, но требовать такую сумму… просто нелепо. Согласна, то, что предлагает мой брат, тоже смехотворно. Жаль, что у меня нет собственных средств. Но вы оба просто упрямые ослы. Он так и не научился соглашаться на компромиссы, да и вы, судя по всему, тоже. Но на сей раз вам придётся пойти на взаимные уступки; вам деваться некуда.