«В первый день наступления противник достигнет успехов, которые будут затем полностью ликвидированы нашим контрударом» [1; 17].
Итак, первый день вражеского наступления был, некоторые успехи у противника были. Дело оставалось за нашим контрударом.
А. Исаев совершенно верно отмечает, что вечером 8 мая и в ночь с 8 на 9 мая речи об отходе на тыловые оборонительные рубежи ещё не шло. Никто об этом не помышлял [11; 276]. Кризис всей Керченской оборонительной операции, после которого положение советских войск будет постоянно ухудшаться, произойдёт только 9 мая.
Нельзя не упомянуть и о последнем акте конфликта в среде командования Крымским фронтом, который также относится к вечеру 8 мая. Мы имеем в виду уже упоминавшуюся телеграмму Л.З. Мехлиса в Ставку ВГК (см. выше). И. Мощанский называет эту телеграмму доносом, утверждая, что посредством её Мехлис попросту спасал «свою шкуру», выставляя виновником всего («козлом отпущения» – выражение И. Мощанского) генерала Д.Т. Козлова [25; 46]. И опять приходится заметить, что такой мотив, как спасение «собственной шкуры», никогда не определял поведение Л.З. Мехлиса. Не тот был человек. Утверждающий обратное И. Мощанский уж чересчур рьяно служит «официальной» линии историографии в отношении армейского комиссара.
Зачем же дал такую телеграмму Лев Захарович? Думаем, что не ошибёмся, если скажем, что Л.З. Мехлис выразил своё раздражение Сталину: вот, мол, говорил я Вам, предупреждал неоднократно, не послушали, дотянули, «ешьте» теперь последствия «с кашей».
И Сталин понял этот раздражённый тон и ответил не менее раздражённо и зло, выдвинув Мехлису даже несправедливые упрёки:
«Вы держитесь странной позиции постороннего наблюдателя (Сталин обыграл фразу из доклада Мехлиса от 29 марта: «…да и я не являюсь здесь американским наблюдателем» – И.Д.), не отвечающего за дела Крымфронта. Эта позиция очень удобна, но она насквозь гнилая. На Крымском фронте Вы – не посторонний наблюдатель, а ответственный представитель Ставки, отвечающий за все успехи и неуспехи фронта и обязанный исправлять на месте ошибки командования. Вы вместе с командованием отвечаете за то, что левый фланг фронта оказался из рук вон слабым. Если «вся обстановка показывала, что с утра противник будет наступать», а Вы не приняли всех мер к организации отпора, ограничившись пассивной критикой, то тем хуже для Вас. Значит, Вы ещё не поняли, что Вы посланы на Крымфронт не в качестве Госконтроля, а как ответственный представитель Ставки.
Вы требуете, чтобы мы заменили Козлова кем-либо вроде Гинденбурга. Но Вы не можете не знать, что у нас нет в резерве Гинденбургов. Дела у вас в Крыму несложные, и Вы могли бы сами справиться с ними. Если бы Вы использовали штурмовую авиацию не на побочные дела, а против танков и живой силы противника, противник не прорвал бы фронта, и танки не прошли бы. Не нужно быть Гинденбургом, чтобы понять эту простую вещь, сидя два месяца на Крымфронте» [4; 208], [11; 274-275].
Для начала отметим, что, по мнению Сталина, вмешательство Мехлиса в оперативные вопросы на Крымском фронте было недостаточным: раз Мехлис послан на фронт в качестве ответственного представителя Ставки, раз он видит и понимает ошибки командования фронтом, то он должен их тут же и исправлять без всяких церемоний. Раз он этого не делает, то вмешивается он в оперативные дела недостаточно. Нетрудно заметить, что взгляд Верховного Главнокомандующего на проблему в корне отличается от взгляда большинства современных историков.
В сущности, утверждение Сталина о позиции Мехлиса, как позиции стороннего наблюдателя, уже было несправедливым. Лев Захарович не просто наблюдал, он многое делал на Крымском фронте, в том числе и вмешивался в оперативные вопросы, но заменить собою командующего фронтом он не мог – не имел права, да и прекрасно понимал, что его военная квалификация для этого недостаточна, ведь он был комиссар и организатор, а не полководец. Потому-то и просил он замены Козлова другим генералом. Вполне возможно, что злой ответ Сталина был вызван и запоздалым осознанием правоты Мехлиса. Наверное, каждому из нас знакома эта психологическая реакция: ты, поздно поняв правоту своего оппонента, «срываешь» свою досаду на самого себя именно на нём, оппоненте.
Не менее несправедливыми были и слова Сталина о несложности дел на Керченском полуострове. Первоначально советским войскам здесь требовалось прорвать оборону противника на узком фронте, без каких-либо возможностей для обхвата и обхода, в сложных погодных условиях, которые благоприятствовали обороне, но максимально осложняли наступление. Когда к немцам в марте – апреле прибыли свежие соединения, особенно 22-я танковая дивизия и VIII авиакорпус, кажущаяся несложность переросла в свою противоположность – не кажущуюся сложность.