Державший подлинник документа в руках В.В. Абрамов отмечает, что начальник Главного военно-санитарного управления подчеркнул слово «всех» и поставил на полях знак вопроса [1; 45]. Это было обоснованное сомнение в том, что в тех условиях вообще была возможна полная эвакуация раненых. И дело не в том, что ставилась под вопрос правдивость Н.П. Устинова. Те раненые, которые находились в госпиталях и медицинских эвакопунктах, конечно же, были вывезены на «большую землю». Но в обстановке хаоса и неразберихи не все раненые своевременно попадали в госпиталя и медэвакопункты. Кроме того, раненые на передовой появлялись ежеминутно, и доставить их всех на пристани к моменту ухода последних судов с ранеными попросту не было физической возможности. Есть многочисленные свидетельства мирного населения и попавших в плен красноармейцев, что немцы после занятия берега добили выстрелами и прикладами множество находившихся там раненых бойцов [1; 45].
Тяжёлые орудия калибра 122 и 152-мм, «катюши» грузились на несколько барж и понтонов. Гвардейские миномёты являлись, как известно, секретным оружием, и оставлять их противнику нельзя было ни при каких условиях. При невозможности переправы они попросту уничтожались. Впрочем, из строя старались вывести всё вооружение, которое не удавалось эвакуировать. В отношении тяжёлого вооружения проблема была не только в отсутствии должного количества переправочных средств для него, неприспособленности пристаней Еникале, Капканы, Жуковка для его погрузки, но и в неприспособленности пристаней на восточном берегу пролива для его выгрузки. Поэтому командование фронта после эвакуации «катюш» и крупнокалиберных орудий РГК очень быстро решило в дальнейшем переправлять только людей и лёгкое вооружение. И здесь хотелось бы привести отрывок из воспоминаний командира канонерской лодки «Дон», принимавшей участие в эвакуации войск Крымфронта, Т.П. Перекреста:
«…С каким трудом приходилось убеждать армейцев, чтобы не тащили с собой на суда машины, орудия, миномёты. Они упорно не хотели всё это оставлять, сердились, ругались, грозились. Им объясняли, что сейчас важнее взять вместо орудия десяток бойцов, ибо кто знает, сколько ещё продержится всё более сужающийся фронт. Перевозить только людей! Во имя этого и стояли насмерть безвестные герои, прикрывающие керченскую переправу с суши» [28; 114].
Обратите внимание: в критической ситуации бойцы и командиры проявили величайшую сознательность, они думали не только о спасении своих жизней, но и об оружии и технике, которые доверила им Родина, чтобы бить врага. И просто так бросить это оружие они не могли, не считали, что имеют на это право. Наверное, современным людям понять подобное трудно, если вообще возможно. Но люди того времени были совсем другими, «не то, что нынешнее племя».
Когда командованием была разрешена всеобщая эвакуация войск, недостаток судов для переправы ещё более обострился. В такой ситуации многие красноармейцы пытались переплыть пролив на подручных средствах. Писатель-фронтовик С.С. Смирнов, известный как автор книги «Брестская крепость», интересовался и трагедией Крымского фронта в мае 1942 года, собирал о ней материал. Со слов многих непосредственных участников тех событий он так описал эту переправу:
«На берегу кипела лихорадочная работа. Шло в ход всё, что могло держаться на воде. Из досок, из бочек сколачивались плоты, надували автомобильные камеры, плыли, держась за какое-нибудь бревно, мастерили себе немудрёные надувные поплавки, набивая плащ-палатки соломой. Люди пускались вплавь, идя почти на верную смерть, на любой риск, лишь бы покинуть этот страшный берег смерти и попытаться добраться до своих. Но в Керченском проливе довольно сильное течение. Отдельных пловцов сносило в сторону так, что они уже не могли переплывать пролив в его самом узком месте… Это были сотни и тысячи пловцов. Это были толпы плывущих, а над их головами низко, на бреющем полёте, всё время носились самолёты с чёрными крестами на крыльях и расстреливали людей из пулемётов. Вопли и стоны день и ночь стояли над проливом и над берегом, и, как рассказывают очевидцы, синие волны Керченского пролива в эти дни стали красными от людской крови» [1; 45-46].