Как остро он отреагировал, меня поразило это. Слова «выгоняете», «стираете»… В его глазах, в которых мерцали языки пламени, было ещё что-то. Боль…
И мне было трудно возразить. Ведь я сам в изгнании. Но изгнан не указом, не государством. Изгнан несправедливой судьбой, неравенством, «неправильной» любовью.
- Убери это пламя, Виченциаль. Ты говоришь с тем, кто знаком с изгнанием из Цитадели не понаслышке. Тебе, эльфу, не понять. Ты не знаешь, каково это…
Пламя вспыхнуло, разрослось. Гнев словно взорвался в самом сердце этого элевен. А глаза его… заслезились.
- Не понять? Те́цци скиамо́на! Не понять?! А можешь ли ты понять, каково это быть изгоем, не будучи изгнанным! Можешь ли ты понять, что значит жить среди таких же, как ты, и не сметь и подумать о собственной сущности, не сметь соприкоснуться с тем, что делает тебя элевен?!
Я чувствовал его боль. Но о чём он? Голос его стал надрывным.
- Чё это за байда? – не унималась Цольга.
Виченциаль крепко сжал кулак, и пламя, точно обезумев, принялось вращаться по спирали.
- О чём ты? – выкрикнул я. Жар уже с трудом позволял вздохнуть.
- Дие́чи Акви́лиэт… - элевен произнёс это, закрыв глаза. - Они лишили её стрегонерии. Диечи Аквилиэт лишила её самой жизни, сущности элевен. Эти чья́цци считают, что защищают нас, наши помыслы, наше благо. На деле же, они жаждут распоряжаться нашими жизнями!
Я глянул на Цольгу.
Она на меня.
- Это он пло тайное ведомство ихнее, пло Диечи Аквилиэт - пояснила Цольга.
Виченциаль разжал кулак. Открыл глаза.
Скатилась слеза.
- Они запретили Миле быть элевен. Несправедливо. Они запретили ей пользоваться стрегонерией. Но эти кьи́чи не запретили ей быть частью Элевентэля. Это подавление. Её мать слишком важна для нашей страны. Поэтому они «сжалились». На деле они просто ещё не полностью использовали Амарэ́нтиэль! А залогом взяли её дочь. Мила!.. Мила - одарённая девочка! Но они нашли способ. Она, видите ли, похожа на человека! Её мать, видите ли, спала с «куклой»! Чьято́рре! Ублюдки! Они сломали жизнь Миле, оставили её быть частью Элевентэля, но запретили ей изучать стрегонерию! Запретили быть элевен! И всё, чтобы контролировать возможности её матери!
Он тяжело дышал. Я слушал с замиранием сердца этот рассказ. Мне вспомнилась менестрель, приезжавшая в наш авиаполк с концертом. Она была эльфом, но так похожа была на человека.
- Запретили… – Виченциаль говорил уже со своим прошлым, с воспоминаниями, с собственным горем. – Запретили… Сам дож одобрил это. Ведь он тоже не прочь использовать мою Амарэнтиэль. Но я научу их всех искуплению. Научу их уважать сущность стрегонерии. Наша сила черпается из самой не-материи, из круговорота стихий в ней. Связь с ней нам подарило само мироздание. Именно там, на летуне Аби́сс Вья́рлен, бывшем когда-то священным, когда существовало среди элевен такое понятие. Там, на празднике, дож, слушая о новых открытиях в изучении не-материи, открытиях стрегонерии, познает её гнев. За то, что сделал он с Милой, я подарю ему встречу с самой не-материей! Я сброшу его и весь летун в Пропасть!
Я был столько же опечален, сколько и ошеломлён.
Этот самолёт станет убийцей правителя Элевентэля!
Горе доводит до отчаяния и безумия. Будь это извечный враг элевен, обратилось бы горе этого эльфа в праведный гнев. Но зло в его сердце посеяли те, кому служил он, кого защищал. Быть может, кто был ему не безразличен.
Это тоже изгнание. Как и моё, такое изгнание не написано в официальных документах, не подтверждено правителем. Это изгнание в самом сердце. Элевентэль внутри него стал для Виченциаля злом. Оставаясь эльфом, он принимает отныне за сородичей лишь тех несчастных мать и дочь, которых любит, похоже. И чтобы защитить их, он готов уничтожить зло, бывшее частью него когда-то.
Я разделял его слёзы. Это слёзы пережившей многое личности, но пришедшей, в конечном счёте, к пустоте в сердце и тяжёлому выбору, правит которым ярость и отчаяние.
Но так нельзя всё решать.
- Я не желаю вам зла, друзья, - почти прошептал Виченциаль. – Но вы влезли не в своё дело. Вам придётся…
Чёрный силуэт.