Отклоняясь то вправо, то влево от основного направления на северо-запад, в сторону Кабула, я все же продвигался, хотя и медленно, по этой нищей, измученной войной стране. Всюду, где только можно, яростно цвели алые маковые поля, их единственная надежда и спасение. В той моей прошлой жизни все маковые дела по молчаливой договоренности вел Сайдулло. Я занимался производством только продуктов питания. Так что как бы и не участвовал в полулегальном и богопротивном бизнесе.
Я шел по узкой каменистой тропе, где столетиями ходили люди, занятые своими мыслями и проблемами. Какими были их мысли — одному Аллаху ведомо. Узкая извилистая тропка — вот и все, что осталось от тысяч людей, протоптавших ее. Теперь и я вношу свою лепту в сохранение этой вековой и, несомненно, нужной людям тропы. Да и что остается от всех нас? Только малые дорожки, которые мы топчем. И поэтому они никогда не кончаются. Правда, некоторые из них превращаются в дороги. Но это исключения. Да и в том, что остается после тебя малая, но все-таки заметная тропинка, есть высшая справедливость. Тропа — скромный путь от человека к человеку, от отца к сыну, сохраняющий живой отпечаток души идущего. Дорога же безлична и бездушна. По ней не идут, но катятся в такое же безличное и пресное будущее.
Занятый этими размышлениями, я размашисто шагал по утренней свежести. На целый день у меня оставалась только одна лепешка и горсть изюма. Но, несмотря на скудность запаса, тяжелый посох мой с железным острым наконечником бойко стучал по тропе. И вдруг за поворотом возникли трое чернобородых, тоже в паткулях, почти не отличающихся от меня по одежде, но вооруженных автоматами. За плечами у них горбились массивные рюкзаки. Они стояли один за другим и настороженно ждали моего появления. Видно, мой бойкий посох заранее предупредил их об этом.
Я уже привык ничему не удивляться и, остановившись, первым поприветствовал незнакомцев. Они молча разглядывали меня. В любой момент их недружелюбное молчание могло закончиться короткой очередью. Я спокойно стоял в двух шагах от первого чернобородого и без тени страха глядел ему в глаза. Мне нечего было скрывать — никаких умыслов относительно этой тройки они не могли прочитать в моих глазах.
Наконец первый, открыв беззубый рот, по-стариковски шамкая, неласково произнес:
— Так стучишь, что в Кабуле слышно. Куда идешь?
— Работу ищу.
— Где это ты тут ищешь работу? Скажи — мы бы тоже не прочь подзаработать.
— Иду в кишлак Кундаксаз.
— Это туда, где не осталось ни одного мужчины — только старики и мальчики?
— Ничего не знаю, говорили только, что там всегда есть работа.
— Есть, всегда есть работа, да для молодцов помоложе. Куда тебе с твоей седой бородой. Да и хромаешь вроде. Правда, глаза голубые. Кафир неверный? Шпион? Подними рубаху и опусти штаны.
— Одновременно не получится.
— А мы поможем. Джафар!
Быстро и грубо Джафар стянул с меня штаны и провел медосмотр.