— Какого ты мнения о Мухалатове? — Жмурова смотрела в бумаги. — Только мнения истинного.
К чему этот вопрос? Ведь все уже решено, все подписано. Это подтвердил в телефонном разговоре и сам Федор Ильич, председатель госкомитета. И на заводе все знают. Мухалатов вчера сиял, как новый двугривенный.
Стрельцов молчал. Даже об аккумуляторе он ничего сказать не может. Тем более о самом Мухалатове.
— Ну что же, Стрельцов, я жду.
— Позвольте, Елена Даниловна, на этот вопрос не отвечать.
— А этот вопрос, Стрельцов, самый основной. Другие вопросы я задавать буду тогда, когда ты ответишь на этот.
— На этот я не отвечу.
Надо беречь силы, надо сохранять спокойствие.
— Ну, знаешь ли! — вскрикнула Жмурова. И голос у нее стал басовитым. — Причина?
Стрельцов достал платок из кармана, помял в кулаке. Неловким казалось вытереть испарину, выступившую на лбу. Восклицание Жмуровой не предвещало ничего доброго. Но что же делать? Надо держаться, управлять собою.
А может быть, просто встать и уйти? Он же не на допросе у следователя! Даже пропуск не нужно подписывать — пропуск у него в госкомитет постоянный.
Уйти? Нет, это будет мальчишеством. Жмурова должна понять…
— Причину, Елена Даниловна, позвольте тоже не объяснять.
— Это давняя и упрямая позиция Василия Алексеевича, — быстро вставила Галина Викторовна.
— Помню, помню, — сказала Жмурова. — Такой случай и три мне был. Но давай же, Стрельцов, рассуждать по-взрослому. Все это значит, что ты дурного мнения о Мухалатове. Так руби напрямую! А мы его имя присвоили аккумулятору, возможно, на весь земной шар ему создали славу. И ты не возразил, не обосновал своих прямых, убедительных возражений. Что за двурушничество?
— О Мухалатове я плохого мнения. Но это совершенно частное дело, лично мое. В расчет вы его не принимайте. Достаточно этого, Елена Даниловна?
— Нет, не достаточно, Стрельцов! Ты все время так ведешь свою игру, что голых слов твоих не достаточно. — Она постучала косточками согнутых пальцев по столу. — Ты докажи! Или объясни!
Стрельцов закрыл глаза. Голова у него кружилась, слабость охватывала все его тело. Он чувствовал, как теперь уже и по спине ползет горячая испарина.
Что должен он доказывать? Или объяснять? Как Мухалатов присвоил себе его идею? Но в грубом смысле слова он ее не присваивал! А все тонкости этого — в таком жестоком, наполненном предубеждениями разговоре, разве их объяснишь! Рассказать, как подло поступил Мухалатов с его дочерью, с Риммой. Но это значит рассказать о циничном признании Мухалатова, какое он сделал на теплоходе ему, отцу Риммы, относительно «Не Может Быть» и относительно Галины Викторовны. Нет и нет, что угодно, а этого он рассказать не может!
— Так что же он, с моральной, с бытовой стороны не чист? — нетерпеливо спрашивала Жмурова. — Или бездарный инженер? Фендотов! А ты что же помалкиваешь?
Василий Алексеевич открыл глаза, посмотрел на него с надеждой.
— Насколько я понимаю, Мухалатов вообще-то очень способный инженер. Как говорится, Елена Даниловна, дай бог, чтобы и все инженеры были такие, — поглядывая на Лапик, осторожно сказал Фендотов.
— А я прибавила бы к этому, что дай бог, чтобы и все современные мужчины были такими, — поддержала Галина Викторовна. — Удивительной ясности человек! Остроумен, весел, душа нараспашку. Порой бывает с женщинами грубоват, но в этой грубости такая наивная непосредственность, такое потаенно-глубокое уважение к женщине! Мне всегда хочется сравнивать его с современным домом из бетона, алюминия и стекла…
— Погоди, Галина Викторовна, — остановила ее Жмурова. — Пусть говорит Стрельцов. Ты это все опровергаешь?
Василий Алексеевич платком вытер испарину со лба.
— В архитектуре я плохо разбираюсь, — через силу выговорил он.
— Да ты не играй словами! — вдруг взорвалась Жмурова. — Я предупреждала: говорить так говорить!
И встала.
— Не буду я говорить! — тоже вскрикнул Стрельцов.
И тоже встал.
— Ну, знаешь ли! — грозно сказала Жмурова. — Это совсем уж не доблесть. Держать в кармане кукиш, а разыгрывать из себя благородного Дон-Кихота! Так, что ли, Галина Викторовна?
— Это очень резко, Елена Даниловна. Хотя, конечно… — потупив глаза, ответила Лапик. — Василий Алексеевич действительно склонен к известному рыцарству. Но в этой ситуации он перещеголял даже и Дон-Кихота, когда тот сражался с ветряными мельницами. Дон-Кихот защищал Дульцинею. Нападая на Мухалатова, Василий Алексеевич сам не знает, кого и от чего он защищает.