— Нет, почему же? Он знает, — чуточку поспокойнее возразила Жмурова. — Давай, Стрельцов, напрямую. Не хочешь ты говорить — я за тебя скажу. Тебе хотелось, чтобы на мухалатовском аккумуляторе значилось и твое имя, вместе с ним вошло в историю техники. Примеров нам не занимать. Не успеет изобретатель придумать что-нибудь — его начальник уже тут как тут. И мы пахали! Посмотреть списки кандидатов на премии — нет такого случая, чтобы обыкновеннейший человек один выдвигался. Обязательно при своем начальнике. А как же Мухалатов войдет в историю техники без Стрельцова? Вот с этого прямо и начал бы.
— Я неизменно повторял и повторяю, что я… — Голос совсем не повиновался Стрельцову. Толчками, с болью при каждом ударе, билось сердце. Надо бы положить таблетку валидола под язык. Но это невозможно сделать у всех на глазах. Получится какая-то жалкая сцена. — Я никогда не заявлял о том, что…
— Вот в этом все и дело! — опять вскрикнула Жмурова. — Лучше бы ты заявлял! Галина Викторовна, ну-ка, напомни, какой это литературный образ ты называла? В архитектуре он плохо разбирается, он любитель литературных образов!
Лапик задвигалась в кресле. Раскрыла сумочку, щелкнула замком. Опять принялась что-то искать в сумочке.
— Извините, Елена Даниловна, тот разговор был совсем не к этому случаю. И совсем… не относился к Василию Алексеевичу.
— Яго! — удовлетворенно сказала Жмурова. — Вспомнила: Яго! Он тоже ничего открыто не «заявлял», а делал свое дело потихоньку. Одному на ухо одно, другому — другое.
Перед глазами Стрельцова, как крылья ветряной мельницы, вертелись темные круги. И не было сил, совсем не было сил не только заорать или ударить по щеке эту женщину — да, женщину! — не было сил выговорить хотя бы несколько слов. Стрельцову показалось, что он быстро пошел к двери. Но он еще стоял на том же месте. Ноги ему не подчинялись.
Жмурова немного переждала. Прошлась по кабинету. Сказала в пространство:
— Молчать, трусливо намекать и уходить, отказываться от своих же намеков. Говорить при людях одно, а писать, подписывать на бумаге совсем иное… — И повернулась к Василию Алексеевичу: — Стрельцов, тебе сколько еще до пенсии?
Стрельцов молчал. Он никогда не думал о пенсии, даже не представлял себе вообще, что когда-либо может стать пенсионером. Работать до конца, до последнего дыхания — он только так понимал свою человеческую обязанность. Что означает вопрос Жмуровой — отработал свое?
Да не все ли равно, что он означает! Лбом стену не прошибешь. И только бы послушались ноги. Уйти. Но он боялся: вдруг шагнет — и покачнется, повалится…
— Василию Алексеевичу еще три года до пенсии, — расслышал он бодрый голос Фендотова. — Гигантское время!
Жмурова еще походила по кабинету, теперь уже спокойнее размышляя и анализируя вслух:
— Мухалатов — воспитанник, ученик Стрельцова. Достойный продолжатель его пути в науке. Радоваться бы! Журналистка Римма Стрельцова, дочь хорошего инженера и хозяйственника Стрельцова, пишет глубокую, объективную статью о работах Мухалатова… Она, дочь-то твоя, в твоем доме живет, Стрельцов? Ты ее статьи все читаешь?
Стрельцов молчал. Зачем здесь произносится еще имя его дочери? И связывается с именем Мухалатова!
А где сейчас Римма? Кто скажет?
— Василий Алексеевич читал статью Риммы Васильевны еще в рукописи и полностью одобрил, — торопливо вставила Галина Викторовна. — Между ними существует взаимное доверие. Василий Алексеевич отличный семьянин.
Стрельцов молчал. Он все еще не решался сделать хотя бы единственный шаг. Муравьи щипали сердце беспощадно. Откуда знает Галина Викторовна, что он читал статью Риммы еще в рукописи? Но какое сейчас все это имеет значение…
— Так вот, Стрельцов, — сказала Жмурова уже совсем спокойно, — давай подведем черту. Объяснились с тобой мы полностью? Вопросов нет? Мотай на ус! И работай. А Федору Ильичу и докладывать не будем, поговорили здесь начистоту — и конец. Понимать я тебя понимаю, но оправдать не могу. Поэтому выводы сделай ты сам для себя. За плечами у тебя жизнь большая. Надо бы под старость из жизни самое доброе отобрать, да, бывает, как раз под старость люди и оступаются. Говорю сейчас о тщеславии. А это первый шаг к тя-ажелому эгоизму! Вот и пошел язык твой сочиться, скажем прямо, жалкими словами. Какими-то намеками… Ну, это встречается, когда у человека, извини, духовный, творческий климакс наступает, а у тебя-то впереди еще работа и работа…
Глядя в одну точку, Стрельцов сделал необходимый десяток шагов и вышел из кабинета, хлопнув дверью. Постоял в коридоре, привалясь плечом к стене и безразлично думая о том, что сейчас происходит за его спиной. Не все ли равно? А достоинство свое сохранить он был обязан.