Девушка расхохоталась. Она любила остроты, которые легко отгадывались. Севим прижалась тяжелой от выпитого шампанского головой к плечу Расима. Каштановые волосы упали ей на лицо.
— Ну, не огорчай меня, моя единственная, милая Севим, моя Венера, моя Дездемона, моя Джульетта, моя Беатриче!
— Кто такая Беатриче?
— О-о-о! Это великая богиня любви! Это Виргиния бессмертного Данте...
— А откуда еще эта Виргиния, дорогой?
— Неужели не знаешь? Едем скорее вон к тем холмам, и я тебе все расскажу. Виргиния — это Монна Ванна неповторимого Бернардэна де Сен-Пьера.
— Понятно. Остается только исполнить твою просьбу, иначе этому бреду не будет конца.
— Я обезумел от любви, моя крошка. Как я могу не бредить?!. Какой мужчина в твоем присутствии может поставить на тормоз свои чувства?!. Какой мужчина...
Севим не стала ждать конца тирады и направилась к выходу, потряхивая копной каштановых волос. Что ей было до всего этого? Пусть Расим, пусть кто-нибудь другой... Не все ли равно?.. Переходя из рук в руки, она, разумеется, покорит в конце концов одного из этих дураков. Вот тогда они узнают, что из себя представляет богиня любви Беатриче!
Сев в автомобиль с Расимом, она зевнула. Потерян счет подобным вечерам, выпитым бокалам шампанского. Ей хотелось спать.
— Ну, куда поедем?
Куда? Будь это Шишли, они непременно погнали бы машину в Тарабью. Но так как они находились именно в Тарабье, не оставалось ничего иного, как мчаться в Шишли. Жаль, что шоссе не имело третьего направления!
Автомобиль пулей взлетел на холм Хаджи Осман. Расимом опять овладело поэтическое настроение.
— Эх, неповторимая прелесть любви! — воскликнул он. — Кто может ее описать? Уверенность, что ты наконец нашел женщину, которую искал, — это свет, объясняющий нам тайну жизни, это невидимая сила, это быстро летящие часы, часы, которые...
Севим сидела с закрытыми глазами, откинув голову на спинку сиденья.
— Эти слова мне знакомы, — пробормотала она в полудреме. — Я где-то их слышала...
«Черт возьми! — подумал Расим. — Ты даже газет не читаешь, где уж тебе знать Бенжамэна Констана[106]... Ах, как мне не везет!..»
Он решил переменить тему разговора.
— Я очень счастлив! В небе — луна, рядом со мной — ты. Воздух напоен ароматом цветов...
Стрелка спидометра подрагивала на цифре 80.
— Взгляни на небо, любимая! Как прекрасна вселенная!
Севим с трудом подняла веки. Круглая луна улыбалась им сверху. Небо было бескрайнее, беспредельное, светлое и темное, божественное и неповторимое.
— Есть ли на луне люди?
— Почему же нет? Они живут там, не зная страданий, влюбленные и любимые. Там тишина и покой. Там любовь и поэзия. Ты слышала стихи Орхана Вели?..
Он обнял девушку за талию, притянул к себе, прижался щекой к ее лицу. Аромат волос Севим смешался с запахом весенней ночи.
Желтый лимузин мчался вперед в лунном свете, словно цветок ромашки, гонимый ветром.
— Взгляни на небо, любимая!..
Страшный грохот оборвал слова Расима. Машина на бешеной скорости врезалась в дерево у обочины дороги.
Миг — и все перемешалось: пыль, дым, мясо, сталь, земля. Зловещая гарь вспыхнувшего бензина заглушила аромат цветов.
Выскочившие из орбит глаза Севим с жутким упорством смотрели в бездну ночи. Наконец-то она видела миры, кишащие в черной пропасти. Тайны вселенной покоились в ослепительном свете. Разбитые на мелкие кусочки звезды без конца меняли форму, страдая, радуясь, любя. Бескрайний мир был полон любви, ненависти и вечного бессмертия... Солнце, мир, Стамбул. Севим... Вот она, вселенная!
— Да, вот она, вселенная...
Приятели Ахмед и Хасан сидели на деревянной скамейке парка «Ташлык» в Мачке[107].
— Как страшно... — вздохнул Хасан.
— Как страшно, — повторил Ахмед. — И это только то, что мы можем увидеть глазами. А представь себе бескрайнюю, огромную вселенную!
Стамбульское небо находилось во власти ночи. Над Босфором от дворца Долмабахче до Хайдарпаша протянулась черная бездна, наполненная множеством звезд.
— Сорок миллиардов звезд! Эта цифра относится только к нашей галактике. Диаметр такого круглого, как мяч, звездного леса равен тысячам световых лет. Ты понимаешь, что это значит?
Ахмед, как зачарованный, смотрел на небо и молчал.