– Зачем же нам говорить? Мы – подрядчики. Для разговору оратор есть.
Сход собрался прямо на улице у волостного исполкома. Мужики после вчерашнего возбуждения несколько успокоились и, собираясь в кучки, оживленно обсуждали события. Тут же, переходя от кучки к кучке, шмыгала маленькая фигура Михалка. Он, видимо, убеждал, уговаривал своих односельчан, играя роль тайного предателя тех, кто ему верил и его слушал. Приезжий оратор прочел длинный доклад о том, что рубка правильными делянками нисколько не повредит лесу, что в лесу и так уже много перестоя, что дальше беречь его нет смысла, что вопрос о передаче этого леса крестьянам решается в соответствующих инстанциях, но что, конечно, весь, лес они не получат, и от порубки во всяком случае их часть не пострадает.
Сход шумел, гудел, сход был недоволен, но вожака не нашлось. Все ораторы выступавшие затем – и председатель волисполкома, и Самохин, и представитель местного комсомола – все говорили одно и то же. Михалок, предпочитавший скрываться в задних рядах, ухмылялся в бороду, подталкивая своих соседей, и громче всех кричал:
– Правильно!
Все понимали: он что-то надумал – и тоже или молчали или кричали:
– Правильно!
– Наше дело сделано, – сказал архитектор. – Не пора ли нам домой?
– Вот еще с Самохиным кончим. Ну как, решил, что ли. – едешь? – спросил Бобров, подозвав Самохина.
– Что ты? Я думал шутишь, – а ты серьезно. А уж, если серьезно, вот что я скажу: не поеду.
Видно было по решительному тону Самохина, что он основательно обдумал вопрос. Но когда Бобров спросил:
– Почему же?
У Самохина не нашлось мало-мальски серьезной причины. Он только опять развел руками и, показывая вокруг себя, сказал:
– А это я на кого брошу?…
Дело обошлось как нельзя лучше: вернулся землемер, вернулась стража, вернулись рабочие. Мужики сначала неодобрительно посматривали на пришельцев, а потом попривыкли. Роптали только старики, ссылаясь на клятвы, на недобрые знаки, на грозящие, будто бы, за нарушение клятвы последствия. Но кто теперь слушает стариков?
А когда первое дерево упало под топором лесорубов, Михалок намекнул:
– А чего ж мы-то смотрим? Уж рубят…
Намек был оценен по достоинству, и началась рубка леса с двух концов: с одного конца рубили лесорубы правильными делянками, с другого конца рубили крестьяне, как бог на душу положит, рубили по ночам, по ночам же вывозили срубленный лес и складывали на задворки, ожидая неизбежного покупателя: тех же самых строителей, на которых работали и лесорубы. Михалок ходил гоголем, твердо помня обещания приезжего архитектора, и только ждал, что вот-вот его позовут в город на обещанную работу.
Но что же сталось с ходоками, с той жалобой, которая была отправлена крестьянами, с обещанием ее рассмотреть, с обещанием отвести им часть слуховщинского леса?
Этот вопрос требует небольшого отступления.
Мы, дорогие читатели, переживаем сейчас исторические времена. Об этом вы можете прочесть в каждой книге, в каждой брошюре, в каждой газете, в каждой репортерской заметке. Историческими наши времена и вполне справедливо называются не только потому, что будущий историк с особенным вниманием остановится на нашей эпохе, но и потому также, что наша эпоха, как никакая другая, внимательна к этому будущему историку. Никогда, надо думать, так тщательно не подбирались самомалейшие документы, которые чем-либо могли быть полезны будущему историку в будущих его трудах. Никогда, надо думать, не хранились эти документы с такой бережностью в многочисленных архивах и канцеляриях, как именно в нашу эпоху. Каждое учреждение имеет теперь свой архив, но вовсе не с той целью, чтобы в любую минуту выдать вам соответствующую справку – справки у нас никогда не добьешься, – а единственно с тем, чтобы будущий историк мог лучше разобраться в злободневных вопросах нашей сегодняшней жизни.
Подобный архив имелся и в том учреждении, куда обратились крестьяне со своей жалобой. Жалоба эта показалась учреждению чрезвычайно интересной для будущего историка как документ великой эпохи и была немедленно водворена на соответствующей полке с обозначением: «Слуховская волость» – среди других столь же интересных документов.
Но если историк от этого выиграл – крестьяне только проиграли. Лес таял и таял, а ответа все не было, дело не разбиралось. О подобном возмутительном случае волокиты и бюрократизма было сообщено в местную газету, но и местная газета оказалась столько же внимательной к интересам будущего историка и, несмотря на явный ущерб для живущих в наше время крестьян, водворило заметку в свой необъятный архив, устроенный по последним правилам научной организации труда.