– Камень придется перенести. Эка беда!
Рабочие нехотя направились к колышку, отмечавшему противоположный угол будущего здания.
– Не все ли равно, куда мы первый камень положим, – ведь верно? – стараясь казаться веселым, спрашивал архитектор. Бобров молчал. Опять начали работать лопаты.
– Здесь хорошо. Дело обстоит не так страшно… К завтрашнему дню камень должен быть там. Яму засыпать, воду предварительно выкачать.
Строители последовали дальше. Они не слыхали, как позади них шёпотом разговаривали рабочие.
– На воде хотят строить, – сказал один.
– Им виднее… Наше дело исполнять, коли приказывают.
– Тоже еще камень переноси, – опять проворчал первый. – Нас не в каменщики, небось, нанимали… А этот кто же с архитектором важный такой… Форменный комиссар. Видно, ни хрена не понимает…
– Не твое дело, что велят, то и исполняй!
Наши герои не слыхали этого разговора, – и хорошо. Разве уменье управлять людьми не заключается в том, чтобы не слышать, чего не надо слышать, не видеть, чего не надо видеть, а в особенности не говорить о том, о чем можно и не говорить.
– Ну что ж, Юрий Степаныч, строим? Теперь уж назад не повернешь.
– Строим, – хмуро ответил Бобров.
– А чего ж не радуетесь-то? Радоваться надо.
– А вы радуетесь? – в упор поставил вопрос Юрий Степанович.
– А что ж мне еще делать? Понятно, что радуюсь. Только и беспокоюсь немножко. Не уплыл бы наш городок в речку. Что? Как по-вашему? Не уплывет?
Архитектор скрестил руки на груди и ждал ответа.
– Неужели есть опасность?
– Не страшно – я ведь, что называется, образно выражаюсь. Где-то тут – он придавил сапогом вязкую серую глину – под землей речка течет. А где она – без подробного исследования не установишь. Бурение надо произвести… Ведь это все от нас же самих зависит. Захотим – уплывет, не захотим – все сойдет благополучно. Питер ведь весь на воде стоит, и ничего – держится. Только если уж по правде говорить – надо бы другое местечко выбрать – повыше туда, посуше…
– Я думаю, что и здесь не плохо.
– А это уж как хотите.
Боброву представилось, что вот опять поставят вопрос об изменении проекта – опять комиссия рассмотрит и утвердит новый проект, опять пошлют запрос, опять изменят, может быть, опять назначат комиссию…
Подобные же мысли были и у архитектора.
– Справимся как-нибудь-подумаем. Это не штука на хорошем месте строить – ты на плохом так построй, чтобы хорошо было. Много ли у нас городов на хороших-то местах стоят? Ничего, вывезем…
Официальная закладка состоялась в назначенный день. Рабочие со знаменами, комсомол, пионеры, красноармейцы с оркестром музыки расположились полукругом на будущей площади. На трибуну один за другим выходили ораторы с праздничными речами о первом камне социалистического строительства, о тех трудностях, которые преодолены и которые еще нужно преодолеть.
Бобров стоял у трибуны. Рядом с ним, кутаясь в соболий палантин и как бы нечаянно крепко прижавшись к нему, стояла Муся. Изредка она поворачивала к нему голову и улыбалась радостной и многообещающей улыбкой. Он не слушал речей, не слушал поздравлений, наполненный радостью торжественной обстановки, радостью начала дела и, может быть, больше всего теми явными признаками внимания, которые оказывает ему Муся. Пусть в последнее время встречи их стали более редкими, пусть она иногда в самые нежные и счастливые минуты их встреч обдает его холодом, но – казалось ему – она только и ждет от него тех слов, которые когда-то сама не дала сказать. Он был уверен, что победа над нею зависит только от него, что он сам выжидает первого слова, радовался твердости своего характера и втайне мучился.
– Пусть она первая…
К трибуне протискался мужичек, низкорослый, с серой бородой и лукавыми карими глазками. Мужичек топтался около трибуны, стараясь обратить на себя внимание Боброва – Бобров не замечал его. Мужичек громко кашлянул.
– Да это Михалок, кажется.
– Наше вам, здравствуйте, – обрадовался Михалок. – Вот и я приехал, только-что с вашим архитектором говорил. Наша слуховщина вся тут.
– Вот и прекрасно.
– Мне-то прекрасно, – возразил Михалок, мое дело маленькое. Только… Не знаю, как вам и сказать…
– Что такое?
– Я говорю – великое дело затеяли, большое. Это ораторы очень хорошо говорят. Сколько народу вас благодарить потом будут.
Бобров видел, что Михалок собирался сказать не об этом.
– Знаю, что не плохое, – ответил он.
– Только вот место-то выбрали… Эх!
– Место обыкновенное.
– Какое ж обыкновенное-то? Чортово Займище. Слава-то какая! Нечистое это место, вот что. Я уж и архитектору говорил.