– А можно мне через мостки пройти? Здесь мне ближе.
– Дадим пропуск, – пройдете, – ответил архитектор.
Бобров пытался провожать ее, но она отклонила:
– Я и одна… Прощайте.
– Любопытная – страсть до чего любопытная, – сказал архитектор, когда Нюра спустилась с обрыва к реке. – Молоденькая и много в ней такого всякого – а молодец. Право молодец. А вы как находите, Юрий Степанович?
– Вы не влюбились ли?
– А что ж, – поглаживая бороду, ответил Галактион Анемподистович, – я еще не старик.
Расчеты Боброва оказались правильными. Муся узнала о поездке в тот же день и в тот же день прислала записку.
– Что так долго тебя нет? Приходи.
Записка была короткая, пожалуй даже деловая, но от нее пахло ее, Мусиными духами, ее воздухом, почерк был ее – мелкий неразборчивый, торопливый. Может быть, на такое приглашение следовало бы не отвечать, может быть, следовало бы выдержать характер, но Юрий Степанович был так обрадован, что тотчас же бросился к ней.
– Стыдно забывать старых друзей, – сказала Муся, протягивая ему руку. – Нехорошо.
Отвернулась, сделала вид, что очень недовольна им, а вслед за тем – примиренным тоном:
– Я тебя прощаю. Мы будем ужинать вместе. Да?
После долгого, как ему казалось, перерыва Муся стала как бы чужой, но за то еще более неотразимой в своей деланной наивности, в кокетстве, в ежеминутной смене настроений.
В городском саду на открытой веранде они ужинали, пили вино. Муся смеялась, неосторожно прикасаясь к нему, говорила таинственным шёпотом о вещах, ничего таинственного в себе не заключавших, и потом оставила его у дверей своего дома, задав на прощанье коварный вопрос:
– А вы меня скоро познакомите с вашей… женой?
Это «вы», и еще более коварный смех, и то, что она убежала, не дождавшись ответа, переполнило Юрия Степановича досадой.
– Какая жена? Откуда она взяла?
Ему казалось, что отношения с Мусей окончательно испорчены, и прежнее мучительное состояние усугубилось сознанием своей ошибки.
– Она любит меня. Или любила. А я все испортил. Сам…
Три дня после этой встречи он никуда не выходил – и только на четвертый, не дождавшись приглашения со стороны Муси, пошел не к Мусе – а на Гребешок. Нюра не ждала его и встретила, пожалуй, несколько холодно. Он был еще холоднее с ней и ни одним словом, ни одним намеком не напомнил о том, что было так недавно у кладбища.
– А кто это мне ваш город показывал? – спросила Нюра – и засмеялась.
– Архитектор. Я тебе говорил о нем.
– Видно, большой чудак.
XX
О старых долгах не может быть и речи.
Единственно встречаться с Мусей, вдыхать запах ее любимых духов, слушать ее тихий придушенный голос, сухой взрывчатый смех, держать в руке ее маленькую сухую руку становилось потребностью для Боброва. Иногда нежные, сказанные как бы в шутку, слова, иногда колкие, тоже сказанные как будто в шутку, замечания, лукавые улыбки, обещающие улыбки, улыбки просто кокетливые, вдруг нечаянно упавшее с плеча платье, взгляд, тайком брошенный из-под ресниц – без этого нельзя было жить, с этим – нельзя было чувствовать себя ни счастливым ни спокойным.
– Как поживает ваша… жена?
– Что вы? Откуда вы взяли! У меня нет никакой жены!
– А вот та самая… Шатенка… Ведь она очень, очень интересная… Мне нравится твой вкус…
Бобров не мог понять, знает ли она что-нибудь о Нюре, кроме того, что вместе с Нюрой он приезжал на постройку, но чувствовал, что она мучает его намеренно, и понимал, что ничего другого он и не заслужил.
Поездка на постройку, которой он думал возбудить ревность Муси, обратилась против него самого: он оправдал до тех пор ничем неоправдываемое поведение Муси.
Встречались они по-прежнему только на людях – или в ресторане, или на прогулке, или у нее дома, но опять-таки при знакомых, которых опять-таки было больше, чем нужно. Однажды он пробовал дать ей понять, что встречи на людях ему надоели. Она ответила:
– А что будут говорить обо мне? И так уж слишком много говорят. Неужели ты не знаешь?
Заметив, что этот ответ не удовлетворяет Боброва, она пояснила:
– Ты думаешь, что мне безразлично? Веришь сплетням? Ведь я знаю, что обо мне говорят, не хуже твоего знаю…
Бобров поспешил уверить ее, что никаких сплетен до него не доходило.
– Я все знаю… Говорят, что я вообще такая… Ну, как тебе сказать. Ты понимаешь. Что я торгую протекциями, что я… ну, одним словом, такие гадости… А ты веришь им. Ты ведь метя с детства знаешь – и веришь? Как это гадко с твоей стороны, как противно! И сам ты…