Тут мы бросили на кран чалки (это такой толстый канат), а там их замотали вокруг кнехтов (это такие чугунные столбики). Подошли так тесно, что с нашей палубы можно прямо на ящик прыгать, на кран. И кран тоже на месте стоит, на якоре.
Крышу с трюма и вдвоём отодвинуть нетрудно. Но мы кинулись все вместе. Как взялись — разом сдвинули. В ту же минуту сверху что-то большое, чёрное как ухнет в трюм — я так и отпрянул в сторону. А из трюма ковш тяжёлый с песком стал медленно подниматься и куда-то песок в темноту потащил. Потом снова вернулся за песком… Нам стало нечего делать, и мы пошли спать. А кран ещё долго работал, всю ночь, наверное. И в нём окошко светилось. Там, за окошком, сидел человек и руками двигал железные рычаги.
Утром я увидел на берегу целые горы такого белого, чистого песка. Его очень много нужно, потому что стекла тоже нужно много.
Трюм стал пустым и чистым, и мы поплыли дальше. Но не очень далеко к соседней пристани грузиться. А там уже стояли другие самоходки, и нам велели обождать. Мы стали возле одной баржи. Борт у неё высокий — весь берег загораживает и нам ничего не видно.
Вдруг баржа стала отходить от причала, а за ней башенка открылась, потом будка какая-то. За будкой дом с колоннами и ещё башня, деревья, дома — большой город. А чуть подальше дымят трубы — наверное, завод.
Возле берега купаются мальчишки. Мы тоже решили спуститься на берег. Вода тёплая, песочек. Сейчас полежим, позагораем, искупаемся, как все, — не то что с палубы да в воду. А потом и по городу прогуляться можно.
Стали собираться.
— Постойте! — сказал нам механик Николай Алексеич. — Куда же вы, милые? Не туда, не туда идёте. Сюда нужно машину чистить — вон как дымит.
Пришлось нам всем лезть вниз, в машинное отделение. Спустились мы по железным ступенькам, а там — комната, тоже вся из железа сделана: и пол, и стены. И в ней машина стоит: вся в разноцветных трубках и проводах, такая огромная — до потолка, целую самоходку толкает!
Тут механик нагнулся, нажал на что-то, и всё кругом сразу задрожало и загремело, я даже уши закрыл руками. Это заработала машина. Он ещё повернул какую-то ручку, и сразу стихло.
— Всё понятно, форсунка засорилась, — сказал механик.
Он дал всем работу — кому чистить, кому смазывать. А сам стал какую-то гайку отвёртывать. Отвернул-завернул и снова нажал на кнопку. Кругом опять загремело всё, задрожало. Механик прислушался.
— Вот теперь другое дело, — сказал он.
«Какое же другое? — подумал я. — Как гремело, так и гремит…»
А механик говорит:
— Толя, ступай погляди дым из трубы: не чёрный?
Толя пошёл и кричит сверху:
— Теперь уже не такой, чище!
Тогда Николай Алексеич прикрикнул на нас:
— Ну, чего стоите, чего загорать не идёте?
На самоходке, как везде, завтракают, обедают, ужинают. Только кухня здесь называется по-морскому — камбуз. А повар тоже по-морскому — кок.
Нашего повара зовут Лида.
Пока мы в машине возились — чистили, смазывали, — Лида успела на берег сойти, на базарчик. Огурцов купила, редиски, луку — подешевле всё выбирала, чтобы денег хватило.
— Толя! — крикнула она с берега. — Рыбы много наудил? А то масло несу — жарить!
…Когда у кока на камбузе сварится обед, кок зовёт нас в столовую, по-морскому — кают-компанию. Мы едим очень хорошо, потому что хорошо поработали. И хвалим кока, а кок даёт нам добавку.
Наконец подошла наша очередь грузиться. К нам в трюм будут класть резину. Мы поплывём с ней обратно в Москву.
Эта резина — шины для автомобилей. Те, что поменьше, — для легковых. А есть совсем огромные — для грузовиков и автобусов. Шины делают здесь, на шинном заводе. А в Москве делают автомобили.
С берега протянули к нам гибкую ленту — транспортёр. Транспортёр движется, и по нему одна за другой едут толстые шины и валятся вниз, в трюм. А там пятеро грузчиков раскатывают их по всему трюму и укладывают ровными столбиками, чтобы больше вместилось.
Жарко печёт солнце, и грузчикам не легко. Они разделись до пояса, и по спинам их течёт пот и чёрная резиновая сажа.
Мы тоже стали помогать грузчикам.
Я подумал: обязательно, обязательно надо что-то придумать, чтобы им не было так тяжело работать.
В обратный путь мы отплыли ночью.
Ночью на вахте капитан. Трудно стоять ночью: ветер злее, глаза устают в темноте и хочется спать.
Капитан видит впереди сигнальный огонь — белый огонёк и красный. Он знает — это плывёт навстречу танкер с нефтью. Надо уступить дорогу. А если на мачте белый огонёк и зелёный, то просто самоходка. А если один только белый — значит, пассажирский.