*
Пробежал я пару шагов, а потом был придавлен к полу ботинком сорок шестого размера. Охранник хотел заехать мне в челюсть. Уже нацелился, но начальник остановил его. Он что-то прошептал подчинённому на ухо, а потом, развернувшись, ушёл. Чтоб он провалился, тварь! Потом был медпункт, вонючие лекарства и старый пьяный медбрат, обработавший наши с Кирей раны. А потом — камера.
*
Камеры располагались на двух этажах, соединённых одной лестницей и узким пролётом на первом этаже. Обычная тюрьма.
Моя камера была маленькой, узкой, уходящей вглубь на пару метров. Двухъярусная кровать, умывальник, зеркало, прикрепленное к стене, и какое-то подобие унитаза. Теперь это мой дом…
Забираюсь на второй ярус.
Не знаю, куда посадили Кирилла, не знаю, кто мой сосед, и всё это пугает ещё больше. Старые гомики с сочувствием смотрят на меня из камеры на первом этаже. А напротив, на втором, через решетку просовывается рука какого-то мужика, потом вторая, и я вижу, как он пальцами изображает дырку и трахающий её член.
— Эй, красавица! — кричит он, и я только сейчас осознаю, как попал.
Накрываюсь одеялом с головой, и меня начинает трясти. Ненавижу всех. Пусть они все сдохнут или лучше убьют меня скорее!
========== 6. Меченый ==========
Сосед мой этой ночью не объявился. Я лежал под одеялом, накрывшись с головой, и прислушивался к каждому шороху. В какой-то момент начал засыпать, но сразу же и раскрыл глаза: в соседней камере что-то происходило. Вскочил с постели и, хоть и было страшно, попытался разглядеть происходящее через решетку. Увидел только охранников: один стоял у дверей и на моё появление отреагировал мерзкой улыбкой, второй вошёл в камеру.
Я отскочил в угол, боясь, что они передумают и зайдут ко мне. Ноги задрожали, я был готов зареветь от страха. А через мгновение услышал удары, затем звяканье пряжки ремня на штанах охранника и звук разрываемой ткани комбинезона. Заключенный заорал. Он умолял пощадить его, простить за что-то, а после ему заткнули рот.
— Если ты укусишь меня, сука, я застрелю тебя, понял?! — проговорил охранник довольно тихо, но я расслышал. Это слышали и находившиеся по другую сторону от камеры, а некоторые даже видели: из камер на другой стороне открывался отличный вид.
Все наблюдатели, слушатели, включая меня, молчали. Я прекрасно понял, почему за меня никто не заступился в туалете, почему не помогли Кириллу. Верно он сказал — нас здесь выебут, а потом убьют.
Но… Если они придут, я не дамся! Если придут ко мне, я убью себя!
*
На руках нет часов, отобрали вместе с одеждой. Не знаю, сколько сейчас времени, но предполагаю, что раннее утро: охраны в коридоре прибавилось, заключенные потихоньку просыпались. Я сидел на кровати, поджав под себя ноги, и рассматривал людей на противоположной стороне. Никак не мог найти того мужика, который ночью намекнул на наше с ним скорое знакомство. Пидорас он ёбаный. Вообще не могу понять: если мы тут все пленники, нас держат, как зверей, как шлюх — как выразился начальник лагеря, то какого хуя устраивать войну между собой, между заключенными?
Может, конечно, я ошибаюсь? Надеюсь, что ошибаюсь. Возможно, стоит просто навести справки, поговорить с тем, кто давно здесь! Объединиться, что ли, устроить протест! И сбежать…
Спрыгиваю с кровати, подхожу к решетке. Толстые прутья, большой промежуток между ними. Даже если пролезу боком, то застряну головой. Не смогу вылезти — точно. Прижимаюсь к решетке плотнее и оглядываю помещение. Множество камер, они уходят влево — коридор такой длинный, что конца не вижу. И всё же народу мало, слишком мало. Если в течение трёх лет точно сюда свозят всех педиков, то, блядь, где они все? Пересчитываю людей, получается всего восемьдесят один вместе со мной. Даже сотни нет… Значит, есть и другое помещение, да…
*
Завтрак. Не хотел выходить из камеры, но голод оказался сильнее. Съесть мне, к сожалению, ничего не удалось: когда сел за стол, подошёл какой-то кретин и плюнул мне в тарелку. Он сказал, что бабам тут не место. Я НЕ БАБА!
*
Пью остывший чай из пластикового стакана — притащил его в камеру. Нормальная посуда здесь запрещена; вилки, ложки и ножи — тоже пластиковые. Но при особом старании вилкой можно выцарапать кому-нибудь глаза. Когда думаю об этом, боюсь сам себя. Надеюсь, не сойду с ума тут.
*
Когда все пошли обедать, я остался в камере — её попросту не открыли. Ну и похуй, посижу голодным. Когда голоден, в голове почти все мысли о еде, и некогда думать о том, что может случиться. Понимаю, что днём всё кажется не таким страшным. Наверно, все ужасы происходят ночью. А потом слышу разговор двух мужиков в соседней камере о том, что в выходные будут проходить игры. Они говорят, что выбирать будут из новичков, и им, вроде как, не особо посчастливится, потому что в играх в этот раз будет участвовать охрана. Ничего хорошего эти игры не принесут, я уверен.
Как же хочется домой! Я устал, боюсь и хочу к маме! Наверное, я и правда баба.
*
В течение дня немного вздремнул. Поссал один раз. Хочу есть и пить больше, чем умереть. С удовольствием сейчас бы придушил кого-нибудь за еду. Думаю, несмотря на голод, сил бы хватило.
Злость потихоньку просыпается, но я держусь. В этом месте нельзя показывать характер. Да и какой к чертовой бабушке у меня характер?
На эмоциях показал фак какому-то парню из камеры напротив. Он нахмурился и отвернулся. То-то же!
*
Было бы здорово выйти на улицу. Я знаю, что мы в горах. Хотелось бы увидеть их, но тут даже окон нет. Продолжаю валяться в кровати, надеясь, что камеру откроют к ужину. С удовольствием выплеснул бы горячий чай или кофе в морду тому, кто держит меня в этой клетке! Ноги, руки затекают от бездействия.
Через какое-то время слышу тяжелые шаги охранников. Они приближаются, и я инстинктивно прячусь под одеяло, буквально укутываюсь им. Открывают дверь ключом, я слышу её скрип.
— Эй, говна кусок, знакомься с меченым! — громко говорит один и сдёргивает с меня одеяло.
Я зажмурил глаза, прямо чувствуют, как мне в лицо сейчас прилетит кулак. Но удара нет. Я приоткрываю один глаз и вижу Максима, того парня, которого под руки вытащили из актового зала. Он сильно избит — всё лицо опухшее, с подтёками. Голова перемотана, но кровь сочится. Комбинезон весь в пыли, крови.
Охрана запирает дверь и, переговариваясь о чем-то, уходит. Я смотрю на Макса, а он — сквозь меня.
— Они тебя избили? — спрашиваю тихо-тихо и, свешивая ноги с кровати, спускаюсь. Максим продолжает стоять и смотреть в стену. Слышу, как он дышит — часто и хрипло. Сильно они его…
— Уступи верхнюю койку, — вдруг говорит он и переводит взгляд на меня. — Я лягу и усну. Не буду тебе мешаться. А ты не будешь мешаться мне.
— Ладно, — пожимаю плечами. Разницы нет никакой. — А почему они назвали тебя меченым?
Не удержался. Спросил. Не надо, наверное, было.
Макс смотрит на меня, как на чудовище. Но взгляд его быстро становится таким же отчуждённым. Он начинает раздеваться, медленно и аккуратно стягивать с себя верх комбинезона. Он не морщится от боли и, не стесняясь, стаскивает его с себя. Полностью вижу его тело спереди — никогда не мог подумать, что можно так избить человека. На Максиме живого места нет.
— Пиздец, — шепчу так тихо, что сам себя еле слышу. А он поворачивает ко мне спиной, и тогда понимаю, почему его назвали меченым.
Клеймо на пояснице — надпись «Выеби меня в жопу!» Вырезали ножом и как будто прижгли чем-то. Невольно тяну руку к надписи, дотрагиваюсь до неё. Максим даже не шевелится. Ему не больно?
— Они что-то вкололи мне, — спокойно произносит парень и разворачивается. — Может, героин. Я даже не чувствовал, как они…