Неужели, эти нелюди были когда-то рождены женщиной, а не волчицей? В редкие минуты затишья, думал Андрей. С окраины Чернигова доносилось хлопки выстрелов пушек бронетранспортеров и автоматные очереди. Из погреба они кажутся каким-то далеким, неопасным треском. Неужели, это русские люди? Чем они отличаются от немецких фашистов? Ничем. И так же, как их предшественники, будут утверждать, что ни в чем не виноваты, а только выполняли приказ. Приказ освобождает от ответственности, следовательно, можно дать волю животным инстинктам. Ни один из них, не будет чувствовать себя ответственным за то, что совершил. Все это уже было, и известно, чем кончилось, ‒ Нюрнбергским военным трибуналом.
Сегодня 21 марта, сколько дней они днем и ночью обстреливают Чернигов? Очередной залп реактивных снарядов неожиданно проревел совсем рядом. Реактивная установка переместилась из Татарского леса, где они прячутся днем, и начала запускать ракеты прямо перед домом. Кто это, русские или украинцы? Неизвестно. И те, и другие, стреляют, прячась за домами местных жителей. Стали раздаваться выстрелы в ответ. Далекие выстрелы звучат вполне безобидно, но они имеют свое продолжение. Сверлящий шум, приближаясь, нарастает и превращается в зловещий рев, от которого некуда деться и, достигнув невыносимого предела, с мощным, глубинным грохотом, обрушивается на землю. Цементный пол погреба вздрагивает при этом, как будто в него из-под земли ударяют чудовищной кувалдой.
Интервалы между выстрелами и разрывами снарядов укоротились. Похоже, они перенесли огонь на нас. Череда разрывов стала приближаться, и каждый последующий взрыв, ложится все ближе. Стало казаться, что следующий снаряд упадет прямо на тебя, а спрятаться некуда! Сквозь щели в потолке нескончаемым потоком посыпался песок и щебень, со стеллажа начали падать и разбиваться стеклянные банки. Казалось, этот кошмар будет продолжаться вечно.
Реальность бывает страшнее самого жуткого кошмара. Но, это так, праздные рассуждения, когда нечего делать. А делать-то действительно нечего, но под такой аккомпанемент заниматься арифметикой сложно. Да и что считать, с 24 февраля, ни дня, ни ночи, не было без обстрелов. И сон их не берет, зверюг! Когда ж эти чудовища, наконец, уймутся? Пока те и другие, не перебьют друг друга. Тогда все кончится.
Взрывы грохотали совсем неподалеку, и Андрей хотел сказать Наташе: «Хорошо, что снаряды падают близко, но не на голову». И не сказал, не надо глупых шуток и так, когда спускались в погреб, у Наташи вырвалось от всего сердца: «Если меня убьют в этой яме, я тебе этого никогда не забуду!». От понимания безумия происходящего, становится еще страшнее, что уж тут говорить об осознании нелепости своего положения и утрате собственного достоинства. Но, самое страшное то, что ты никак не можешь на это повлиять, ты совершенно беспомощный, и ты, разумный человек, находишься во власти говорящих обезьян.
Вдруг наступила тишина. Коса смерти отдыхала, дожидаясь пока ее снова наточат. И в этом, сжимающем горло безмолвии, Андрей почуял подкрадывающееся зло. «Господи, спаси и сохрани», ‒ прошептал он и впервые за время войны, перекрестился, ощутив всамделишный страх. Подумав при этом, что утратил веру не только в человеческую справедливость и доброту, но и в милосердие Бога.
Было по-прежнему тихо, но Андрей уже всей кожей ощущал жуть подступающей опасности. Вместе с возрастающим страхом, он испытывал необъяснимое чувство своей личной вины за то, что происходит. Он обнял Наташу, почувствовав прилив нежности, понимая, что роднее ее нет никого на всем белом свете, и ему захотелось коснуться губами ее хрупких пальцев, поцеловать узкую ладонь. Надо же, все больше влюбляюсь в свою жену.
‒ Я тебя люблю, ‒ сказал Андрей, никогда она не была так мила, как в этот миг.
‒ И я тебя. Больше жизни… ‒ голосом тихим, как вздох, прошептала Наташа, сотрясаясь сдавленными рыданьями.
Раздался нарастающий гул приближающегося реактивного самолета, переходящий в раскатистый, ни на что не похожий, страшный рев и что-то с оглушительным грохотом лопнуло над головой. Все вокруг начало ходить ходуном от взрывов авиабомб. Сколько их было? Ни счесть! За время своей затянувшейся жизни, Андрею приходилось знавать страх, как и всем, но такого ужаса он не испытывал никогда. Наташа уже не плакала, а только дрожала неуемной дрожью. Он пытался ее успокоить, но вместо слов, только икал.
Как долго это продолжалось, и когда кончилось, неизвестно. Было тихо и от этой тишины сердце сжималось больше, чем от взрывов. В погребе темно, а часы они впопыхах не взяли, и теперь не знали, уже утро, то ли продолжается ночь. Сверху не доносилось ни звука, их окружала тишина. Андрей прислушивался к этой жуткой тишине с таким напряжением, что казалось, услыхал бы, как растет трава. Но ничего, кроме мерного гудения контрабаса, не услышал. Поднялось кровяное давление, потому и пульсирует в голове контрабас. От избытка адреналина, он дрожал всем телом, как голый на морозе. Кроме этого, ничего не происходило.
Тянулось изматывающее ожидание, они ждали, неизвестно чего. Вернее, они ожидали, когда все начнется сначала, но было тихо. Обоняние у Андрея обострилось настолько, что он уловил запах сырого суконного одеяла, в которое всегда куталась Наташа, а теперь в темноте, сколько они его не искали, отыскать не смогли. Он заставил себя подняться по лестнице, и приподнял крышку люка. Через выбитое окно ярко светило солнце, как ни в чем не бывало, на яблоне за окном громко чирикали воробьи.