- Кто вас послал, Брагинский, чёрт вас побери?! Что за разговоры вы ведёте: опять подставить меня хотите?
- Помилуйте, Николай Александрович, какое там подставить? Кто же нас в квартире-то услышит?
- Перестаньте ваньку валять, Витольд! На кого вы работаете?
- Да очнитесь вы, профессор! Ни на кого я не работаю! Я вообще не к вам шёл!
- Что? - Скрябин потрясённо умолк. Казалось, ему на плечи опять рухнули семь с лихвою прожитых десятков лет. - Так значит, вот зачем вся эта схема была придумана... Воистину, ирония судьбы... Фараон давно общается с Озирисом, а жрецы продолжают ткать ему пелену... А я-то, дурень старый, решил, что обрёл синекуру; не заслужив света, получил покой.
Солдаты Авалона. Тин-Тин. 18 первобря 33 года ОП (173 от начала). Нижний Город
Свет, бьющий прямо в глаза сквозь огромное окно директорского кабинета, беспокоил и мешал собраться с мыслями. Директора Каминьского Тин-Тин уважал и даже немного побаивался, как человека, на которого его дерзкая риторика не особо действовала. Немного нервировало и то обстоятельство, что победа в битве при Хламинго оказалась неполной благодаря смазанной концовке. Поведение тощей училки после его выжигающей всё живое тирады про остановку наполнило Тин-Тина чем-то вроде уважения к этой вздорной особе. Она не сошла в истерический штопор, а применила холодный и безотказный административный ресурс, велев ему: во-первых, подготовить к следующему уроку реферат на тему "Начальная история Хинтервельта: надежды и ожидания"; во-вторых, немедленно отправляться к директору и объяснять своё поведение, как надлежит мужчине, а не дешёвому фельетонисту. И вот теперь, стоя пред ликом школьного Пантократора, Костик изо всех сил пытался избежать соответствия стрёмному ярлыку. Фабиан Арнольдович Каминьский, сидя за своим столом на фоне сияющего полуденного неба, действительно, выглядел довольно иконно. Против света не было видно ни многочисленных морщин, ни синюшных мешков под глазами, явственно намекающих то ли на бессонные ночи, то ли проблемы с почками (а скорее всего - и то, и другое), ни победоносной залысины, двигающейся к макушке с неотвратимой прытью мюратовой конницы.
- Я знаю вас, Константинов, как человека с захватывающими перспективами, однако некоторые ваши славные достоинства порой довольно странным образом перекидываются в дурно пахнущие недостатки. Ваша смелость и ваш отнюдь не академический стиль порой вступают в противоречие с вашим чувством вкуса, а иногда даже не в противоречие - в сговор. Мне лично представляется, что сговор со своим вкусом так же сомнителен с позиций сильной личности, как и сговор с совестью. Вы так не считаете, Константинов?
Да, подумал Тин-Тин, до этого гиганта мне расти и расти! Вон как завивает, будто на защите докторской диссертации! Может, и правду про него говорят, будто он половине чиновников в муниципалитете речи и доклады пишет. Правда, решил Костик, Фабиану для этого скорее всего приходится выкручивать верньер своего публицистического таланта на самый минимум. Ну ладно, мы тоже не лыком шиты!
- Полагаю, Фабиан Арнольдович, - после затянувшейся паузы сказал Тин-Тин. - Полагаю, что риторические вопросы не нуждаются в ответе.
- Неужели? - подивился директор. - Вы повергаете меня в смятение, Константинов. С какой стороны не погляди - всюду вы в пролёте.
Ох, поморщился про себя Костик, любит же он ввернуть якобы наши сленговые словечки. Зачем только?
- Если ваше замечание по поводу риторичности моей претензии (не вопроса, заметьте!) искренне, то вы выставляете себя конченым циником, определяя себя вне- и над- окружающими; да что там "определяя", даже - превознося! Если же вы лукавите и в душе не согласны с моей претензией, то и здесь дела ваши обстоят не лучше, ибо тогда вашими устами говорит либо лицемерие, либо наплевательское отношение ко мне лично.
После такого плотного силлогического залпа любой был бы убит, сожжён и развеян в труху. Но не Тин-Тин.
- Позволю себе предположить, Фабиан Арнольдович, что третий вариант вы упустили из виду лишь по досадному недосмотру, а вовсе не из желания меня как-то уязвить. Меж тем именно этот вариант мной и руководил.
- Весь внимание, - сказал директор мрачно. Его худшие предположения сбывались. Константинов опять превращал всё в балаган.
- Вот смотрите. Вы завуалировали претензию риторическим вопросом...
- Демагогия. Подмена понятий. Я не вуалировал претензию, а всего лишь подчеркнул её риторическим вопросом. Вы придираетесь к форме, а не к содержанию, и это - демагогия!
- Так я о том и говорю! Это и есть третий вариант: претензия к форме, к форме, несовместимой по масштабу с мастерски огранённой претензией!
- Чушь и демагогия в квадрате! Теперь ещё и с грубой лестью. Признаться, я разочарован.
- Простите, Фабиан Арнольдович, меня несколько занесло. И в споре с Хла... Линдой Сергеевной, пожалуй, тоже.
- "Разочарован", Константинов, в данном случае означает "вижу, что не достиг желаемого". Вы в очередной раз используете нашу с вами доверительную беседу для заточки своих софистических навыков, а вовсе не как редкую возможность посмотреть на себя со стороны объективным взглядом. Надеюсь, это возрастное... Ступайте.
Вот, блин, думал Костик, выходя в коридор. Вроде всё под контролем было, а на душе почему-то погано. Ещё этот реферат.
Писать Тин-Тин не любил. На бумаге его словесные финты выглядели тяжеловесно и не всегда уместно. Впрочем, не беда - знаний по теме в памяти столько, что и в библиотеку ходить не обязательно. За три дня написать можно, не особо и жертвуя свободным временем.
***
- Ну что, помял тебя Павиан? - с фальшивым участием спросил Пашка, когда друзья выходили из школы.
- Завидуй молча, ПАвлинька! - привычно огрызнулся Тин-Тин. Павлинькой называла сына пашкина мать, женщина душеобильная и сокрушительно обаятельная. Павианом же злые языки называли, разумеется, директора, носившего непривычное для славянского слуха имя Фабиан. Костик, кстати, относился к немногочисленной диаспоре отрицателей фабианьей павианности, правда, не из страха, стеснения или на почве утончённого воспитания, а, скорее, из уважения к достойному сопернику.
- Да ладно, чё ты! Знаем мы о ваших занятиях групповым акмеизмом! - шальным голосом пропел Шанин, уворачиваясь от костиного пинка.
- Пашань! - дежурно возмутилась Мелания. - Сколько можно слушать твои пошлые намёки!
- А, по-моему, никакая это не пошлость, - осторожно, чтобы не обидеть никого из друзей, сказал солидный Лайбах. - Шутка на грани, да, но не за гранью.
- Просто у вас, мальчики, грань расположена чуть выше плинтуса, - смеясь, сказала Верка, вступаясь за подругу и вгоняя Лайбаха в краску. Этот большой неуклюжий мальчик, похожий на медвежонка-подростка, смущался очень легко, чем его друзья частенько злоупотребляли.
Так, перекидываясь шутками и подначками, дошли до коллектора. Вообще-то это был один из туннелей недостроенного метрополитена, возводимого в городе ещё во времена Юмалы преимущественно открытым способом. Туннель выкопали, уложили в него дренажные основания, а кое-где - и вырастили секции тюбингов, да не успели закончить: полгорода ускользнуло в Обособление. Было это 172 года и восемь с половиной месяцев назад по времени Хинтервельта, но, несмотря на солидные сроки, конструкции из силикобора-А (тюбинги) и более мягкого -С (дренаж) выглядели, будто созданные вчера. Технологии Юмалы, непостижимые и странные, будоражили воображение саярцев, тем паче что поддерживать эти самые технологии было больше некому - последняя нимфа скончалась пятнадцать лет назад. Новые же проводницы порождённого Цезарем искусства с момента Обособления рождаться перестали...
***
Из черновика реферата ученика 14-ой школы второй ступени Константина Константинова (тема: "Начальная история Хинтервельта: надежды и ожидания").