Так и получилось, что Саймак с детства отождествлял себя с борьбой против рабства. Если плантаторы Юга поневоле делили мир на белых и черных, господ и рабов, высших и низших, жители Севера, наоборот, были противниками элитарности и ее оборотной стороны – неравенства. Отсюда, из сельских коммун Новой Англии и Среднего Запада, берут начало фундаментальные для Саймака идеи: всеобщее – земное и даже космическое – братство, возможность договориться, борьба за права иных в условиях, когда кто-то полагает этих иных враждебными и/или низшими существами. В той или иной вариации эти темы можно найти почти во всех его романах.
Справедливости ради стоит сказать, что Уайзмен какое-то время колебался, на чьей стороне воевать: у него были друзья и на Севере, в Висконсине, и на Юге, в Новом Орлеане. Решение было принято в пользу Севера – надо думать, все-таки по моральным соображениям. После войны Уайзмен на правах ветерана купил участок прерии по льготной цене и ферму на висконсинских холмах – и зажил простой и честной крестьянской жизнью. На ферме родилась и выросла его дочь. Будущий отец Клиффорда устроился на ферму батраком, влюбился в Маргарет, через год они поженились – и построили дом на участке, который Уайзмен прикупил неподалеку.
Наверняка многие знают, что свою фамилию в привычном для русского уха звучании Саймак обрел исключительно благодаря переводчикам – может статься, с легкой руки Наталии Рахмановой, в переводе которой в 1957 году вышел его первый рассказ на русском, «Однажды на Меркурии». По правилам он вроде и должен быть Саймак, но к фамилиям правила часто неприменимы: на самом деле он – Симак с ударением на «и».
Отца Клиффорда звали Джон Льюис Симак – но уже в Америке; его настоящее имя история не сохранила. Ян Шимак? Или, чем черт не шутит, Иоганн?.. Он родился в Чехии, точнее, в космополитической австро-венгерской Богемии, в семье мясника. Но не простого: дядя отца (старший брат чешского дедушки Клиффорда) был обедневшим аристократом: «Он умер, не оставив потомства, и если бы события шли своим чередом, титул перешел бы к дедушке, от него к отцу, который после смерти брата стал старшим ребенком в семье, а от него ко мне, его старшему сыну… Некогда наш род славился, потом обнищал. У нашей семьи есть, или был, замок, но никто из нас в жизни не интересовался ни титулом, ни замком». Джон Льюис смутно припоминал и запряженную четверкой лошадей карету, в которой его, ребенка, везли в замок на холме. В США семейство перебралось после трагической истории: старший брат Джона-Яна, Йозеф, служивший в австрийской армии, поссорился со старшим офицером, заколол того саблей и пустил себе пулю в лоб. (Другую саблю, принадлежавшую деду – ветерану Гражданской, Саймак со временем повесил над камином в комнате, где работал.)
Легко вообразить, какие сцены разыгрывались в воображении юного Клиффа, когда он слушал рассказы о предках отца – аристократах, офицерах и дуэлянтах, для которых честь дороже жизни. И когда в книге «Снова и снова» появляется любитель дуэлей («Он убил уже шестнадцать человек. Дал обет двадцать пять убить, тогда успокоится»), это образ, скорее всего, из истории рода Симаков. Героизм Гражданской войны и европейское дворянское прошлое окружали Клиффорда с детства. Вдобавок мать по вечерам читала книги и журналы мужу и двум сыновьям (второй, Карсон, был на шесть лет младше Клиффорда). Немудрено, что мальчик вырос писателем.
Однако звон шпаг раздавался исключительно в семейных преданиях. Детство и юность Саймака прошли безбурно – на других континентах шла мировая война, а в юго-западном Висконсине все жили почти так же, как сто лет назад, в эпоху пионеров: бедно, иногда очень бедно, но счастливо. Клиффорд и соседские мальчишки охотились и рыбачили, натаскивали собак на белок и енотов (не оттуда ли у писателя любовь к собакам, обессмерченным в «Городе»?), катались с холмов на тобогганах. В старшую школу Саймак четыре года ездил на лошади, в младшую-среднюю – ходил полторы мили пешком; как он вспоминал, «это была одна из школ, в которых один учитель преподает все предметы с первого класса по восьмой».