Генерал подумал: «Если бы это было так просто, мы никогда не обратились бы к тебе, Ридра Вонг.» Она сказала:
— Если бы это было так просто, вы никогда не обратились бы ко мне, генерал Форестер.
Он уставился на нее, на какое-то мгновение поверив в абсурдную мысль, будто она читает у него в мозгу. Но, конечно, она просто знает это.
— Генерал Форестер, установил ли ваш криптографический отдел, что это язык?
— Если и установил, то мне об этом не говорили.
— Я уверена, что они не знают этого. Я сделала несколько структурных наблюдений, набросков грамматики. А они сделали это?
— Нет.
— Генерал, хотя они и знают чертовски много о кодах, они ничего не знают о сущности языка. Именно эта идиотская специализация — причина того, что я не работаю с ними уже шесть лет…
«Кто она?» — подумал он вновь. Сегодня утром ему прислали ее секретное досье, но он передал его адъютанту, лишь сделав пометку «Одобряется». Он услышал свой собственный голос!
— «Возможно, если вы немного расскажете мне о себе, мисс Вонг, я свободнее буду говорить с вами.» «Нелогично, — однако он проговорил это со спокойствием и уверенностью. — Насмешливо ли она смотрит на него?»
— Что вы хотите сказать?
— Я знаю только ваше имя. И то, что несколько лет назад вы работали в военном криптографическом отделе. Знаю, что уже тогда, несмотря на ваш юный возраст, у вас была отличная репутация. Поэтому, когда наши люди безуспешно возились с Вавилоном-17 в течение месяца, они единодушно сказали: «Пошлите это Ридре Вонг». — Он помолчал. — А вы говорите, что кое в чем уже разбираетесь, — следовательно, они были правы.
— Выпьем, — предложила она.
Бармен подошел с двумя небольшими стаканами с дымчато-зеленой жидкостью. Она пригубила, наблюдая за генералом. Глаза ее, чуть раскосые, были обрамлены бровями, похожими на крылья птицы.
— Я не с Земли, — сказала она. — Мой отец был инженером связи в Звездном Центре под индексом Х-118, как раз за Ураном. Мать была переводчицей во Дворце Внешних Миров. До семи лет я росла в Звездном Центре. Там было мало детей. В пятьдесят втором мы переселились на Уран-27. К двенадцати годам я знала семь земных языков и пять неземных. Я запоминала языки, как люди запоминают песни. Во время второго Запрета погибли мои родители.
— Во время Запрета вы были на Уране?
— Вы знаете, что произошло?
— Знаю, что Внешние планеты пострадали гораздо больше Внутренних.
— Вы ничего не знаете. Конечно, они пострадали больше. — Она глубоко вздохнула, отгоняя воспоминания. — Одной порции этой жидкости недостаточно, чтобы я могла говорить об этом. Когда я вышла из госпиталя — существовала вероятность помешательства.
— Помешательства?
— Что вы хотите? Длительное недоедание, плюс неврологическая чума.
— Я знаю об этой чуме.
— Итак, я попала на Землю. Жила у тети и дяди и получала невротерапию. Но я в ней не нуждалась. Не знаю, психологическое это или физиологическое, но из всего этого я вышла с еще более обостренным чутьем к языкам. Я пронесла это чутье через всю жизнь и постепенно привыкла к нему. К тому же я научилась хорошо излагать свои мысли.
— Не связано ли это с легкостью расчетов и эйдетической паматью? Эти качества очень нужны криптографам.
— Я плохой математик и совсем не умею рассчитывать. Зрительное восприятие и специальные тесты, например, цветные сны и т. д. — все это у меня есть, но главное, в чем проявляются мои качества — в словесном оформлении. В то время я начала писать. Один год я работала переводчицей при правительственном кабинете и одновременно занималась кодами. Через некоторое время я, как криптограф, приобрела определенную профессиональную легкость. Но я плохой криптограф. У меня нет достаточно терпения, чтобы корпеть над чем-то написанным другими, мне хочется писать самой. К тому же я нев-ротичка, это вторая причина, по которой я обратилась к поэзии. Но мое профессиональное мастерство часто меня пугало. Иногда, когда было слишком много работы и мне хотелось сделать что-нибудь еще, внезапно все, что я знала, укладывалось в стройную картину у меня в голове, и я легко читала лежащее передо мной, а потом оставалась усталой, испуганной и жалкой.
Она взглянула на свой стакан.
— Постепенно я подчинила себе свое умение. К девятнадцати годам у меня была репутация маленькой девочки, которая может расшифровать что угодно. Я уже кое-что знала о языке и легко распознавала типичные его конструкции: его грамматический строй, распознавала чутьем, что я и сделала с Вавилоном-17.
— Почему вы оставили эту работу?
— Я указала вам две причины. А третья заключалась в том, что, овладев профессиональным мастерством, я захотела использовать его в собственных целях. В девятнадцать лет я оставила военную службу и… да, вышла замуж и начала писать серьезно. Три года спустя вышла моя первая книга. — Она пожала плечами, улыбнулась. Об остальном читайте в моих стихах. Там есть все.
— И теперь в мирах пяти галактик люди ищут в ваших образах и значениях разгадку величия, любви и одиночества…
Последние слова выпрыгнули из фразы, как бродяги из товарного вагона. Она стояла перед ним, она была великой, а он, оторванный от привычной военной жизни, чувствовал себя таким одиноким, и он был отчаянно влюб… Нет!
Это невозможно, это отвратительно, это слишком просто для объяснения того, что происходит в его мозгу, что пульсирует в его руках.
— Выпьем еще?
Глаза ее остановились на чем-то невидимом. Она еще не выпила и половины первой порции.
— В вашем возрасте Ките был уже мертв.
Она пожала плечами.
— Это странное время. Оно выдвигает героев так быстро, внезапно и так же быстро и внезапно убивает их.
Он кивнул, вспомнив полдюжины певцов, актеров, даже писателей, которые в конце второго или начале третьего десятилетия объявлялись гениями, чтобы исчезнуть через год, два, три. Ее репутация удерживается очень долго.
— Я принадлежу своему времени, — сказала она. Я хотела бы вырваться за его пределы, но время не пускает меня. — Руки ее оторвались от гладкой поверхности стакана. — Вы, в армии, должны испытывать то же самое, — она подняла голову. — Дала ли я вам то, чего вы хотели?
Он кивнул. Легче было солгать жестом, а не словом.
— Хорошо. Теперь, генерал Форестер, расскажите мне о Вавилоне-17?
Он оглянулся в поисках бармена, но сияние вернуло его взгляд к ее лицу, сиянием оказалась просто ее улыбка, но краем глаза он принял ее улыбку за вспышку света.
— Возьмите, — сказала она, пододвигая к нему свой стакан. — Я еще не кончила первый.
Он взял его, отхлебнул.
— Захват, мисс Вонг… Это связано с Захватом.
Она подперла голову рукой, слушая с сузившимися глазами.
— Это началось с серии несчастных случаев — точнее, в начале они казались несчастными случаями, теперь мы уверены, что это диверсии. Они происходят на боевых кораблях, некоторые на базах космического флота… Обычно не срабатывает самое важное оборудование. Дважды взрывы привели к гибели крупных правительственных деятелей. Несколько раз эти «случаи» происходили на индустриальных предприятиях, производящих важную военную продукцию.
— Что же объединяет все эти «случаи», кроме того, что они связаны с войной. При современном развитии экономики любой случай в промышленности не трудно связать с войной. При современном развитии экономики.
— Их объединяет Вавилон-17.
Он смотрел, как она допивает свою порцию и аккуратно ставит стакан на влажный круг.
— Непосредственно перед, в течение и сразу после каждого случая пространство заполняется радиопереговорами из неизвестных источников, некоторые из них по п мощности отстоят на сотни ярдов, но иногда встречаются и такие, которые доносятся за световые годы. Во время последних трех «случаев» мы записали эти радиопередачи и дали рабочее название Вавилон-17. Вот. Сможете ли вы из этого что-нибудь извлечь?