- Мы вас надолго не задержим, - как можно убедительнее сказал я. – Всего лишь зададим пару вопросов.
- Да уж, это по-вашенски – заявиться без приглашения в чужой дом, - заворчал старик, неохотно пропуская нас внутрь. – Я ж знаю вашу чиновничью породу: вечно суете нос, куда вас не просят. Вынюхиваете, высматриваете…
Все еще бормоча себе под нос, старик (его звали Иван) шаркающими шагами двинулся вглубь дома, сделав знак следовать за ним. Дом изнутри тоже не отличался особой роскошью, но, к моему удивлению, здесь была вся необходимая техника и оборудование современного горожанина. Удивительно, ведь обычно такие затворники ведут едва ли не средневековый образ жизни, отказываясь от всех благ цивилизации.
- Сядьте, - Иван неопределенно махнул рукой, указывая то ли на кресла возле камина, то ли на лавку у стены.
Джун тут же заметался, выбирая место, а я решил пока остаться на ногах. На всякий случай я еще раз представился и начал осторожно подводить собеседника к теме беседы:
- Иван Георгиевич, дело в том, что в графе «национальность» в своей анкете вы указали на свою принадлежность к якутскому народу. Мы бы хотели узнать, насколько достоверной является эта информация. Понимаете, согласно статье 904.23 «Об этнической принадлежности» существуют определенные критерии, которым должен соответствовать гражданин, чтобы отнести себя к той или иной нации...
- Я смотрю, балабол ты еще тот, - вдруг хмыкнул старик, демонстративно налепив себе на грудь пластырь ядовито-желтого цвета.
Похоже, что мнение Джуна об этом старике, с самого начала бывшее не на высоте, в этот момент безнадежно испортилось. Я краем глаза заметил, как парень с отвращением следит за белеющим на глазах пластырем, активное вещество которого стремительно всасывается в кровь.
Наркомания являлась одной из самых остро стоящих проблем в Федерации: современные препараты быстро растворяются и их составляющие трудно обнаружить в организме. Соответственно, практически невозможно выявить наркомана, пока не станет слишком поздно. Человек, принимающий запрещенные вещества, обычно угасает за считанные недели. Некоторые чиновники, впрочем, относятся к этому более чем цинично, считая это «естественным отбором» населения.
- Ты не волнуйся так, пацан, - Иван лениво отлепил от себя пластырь. – Медики прописали мне эту дурь. Сам бы я в жизни не притронулся к такой гадости. Саркома чего-то там. В общем, дышать не могу без этой дряни. Но мне недолго осталось, так что я решил хотя бы последние деньки провести без боли. Осудите меня за это?
Я спокойно покачал головой, а Джун смущенно попытался оправдаться:
– Я ведь вовсе не…
- Да проехали уже… - перебил его старик. - Что касается целей вашего визита, то можете себя не утруждать – вы не первые, кто меня «проверяет». Но надеюсь, что последние.
Иван тяжело опустился на кресло и, скрипнув челюстью, с силой сжал подлокотники, явно подавляя сильнейшую боль.
- Значит, вы хотите узнать, почему я считаю себя якутом? Так ведь, по вашим же законам «каждый гражданин может отнести себя к той или иной культуре, если имеет хотя бы четвертую степень родства с признанным представителем определенной национальности и необходимый минимум знаний, обеспечивающий сохранение уникального культурного колорита». Разве не так? Знаете ли вы, что мой прадед застал те времена, когда якутов было еще много. Целый город, представляете? Это потом, после объединения в Федерацию, всяким китайцам-вьетнамцам-таджикам официально разрешили переселяться сюда. И что в итоге? Приезжие заняли все рабочие места, обосновались здесь, как у себя дома. Нашим пришлось приспосабливаться, говорить с ними на общем языке. Чуете, к чему я веду? Буквально несколько десятилетий спустя появилась молодежь, которая не знала ни своего языка, ни родной культуры. И так было не только у нас: по всему миру начали появляться эти треклятые «мульти-граждане Единой Федерации».
Внезапно старика скрутило пополами, он захрипел и зашёлся в страшном кашле. Джун кинулся было его поднимать, но тот только махнул рукой – мол, отстань. Из уголка рта потекла струйка крови, но хозяин дома уверенным жестом стер ее. Только грязные разводы остались на подбородке.
- Не помогает мне уже эта отрава. Совсем недолго мне осталось… Я даже думаю, господин Цензор, что к тому времени, как вы представите свой отчет, меня уже не будет… Но я не об этом хотел вам рассказать. Вы вот знаете, что хоть у меня в графе национальность сейчас написано «якут», первые двадцать лет своей жизни я даже не знал своего языка? Наши старики шутя называли меня «сахаляр», то есть “половинка якута”. Мне было все равно, я собирался стать мульти-гражданином, как и все мои ровесники, пока я не встретил свою жену. Ее звали Майя и, клянусь, я никогда не встречал человека добрее, ласковее и лучше. Она была якуткой, не по сердцу и разуму, как мы, а по крови и, наверное, была последней такой в мире. Знаете, как она меня называла? Уйбаан, Уйбаанчык. Я был готов ради нее на все, да что там язык выучить - горы мог перевернуть. Только вот не сберег я ее, парни. Умерла она, - голос Ивана дрогнул при этих словах. - Так что можете написать в своем отчете, что не осталось больше нас. Я не собираюсь вам тут в бубен играть и доказывать, сколько процентов во мне якутского. Если вам так надо, то просто сотрите наше название из своего проклятого списка. Во все времена, чем меньше нас было, тем сплоченнее мы держались. Можете поверить на слово - уж я бы знал, если бы еще кто-то из наших остался. Надеюсь, вы никогда не узнаете эту боль и пустоту в груди, когда не с кем даже поговорить на своей родной речи. Знайте, что мертв тот язык, на котором не ведутся разговоры и не поются песни. Мертв тот народ, который его потерял, - старик со вздохом встал и тяжело ступая, направился в сторону спальни. У самого порога он на секунду остановился и усталым голосом произнес: