- Санек, неужели вас не учили в школе русской литературе? Почему некоторые простые слова вызывают у тебя острую идиосинкразию?
- Чего? - Его аж передернуло от моих умствований. - Миха, вот нахрена ты на войну пошел? Такие умники как ты сразу идут в институты, а ты на фронт луканулся. Зачем? Пошел бы в ученые, придумывал бы новое оружие...
Совсем рядом прогремел взрыв снаряда, ударная волна, пройдя над нашими головами, немного колыхнула могучего Санька, не вовремя привставшего посмотреть, что делается окрест.
- Тьфу, черт, - в свою очередь чертыхнулся он.
- А ты чего черта поминаешь? - не удержался я. - Только что мне мозг выносил про это.
- Да видишь, че творят гады басурманские, честнОго православного на бесовские ругательства толкают. Провоцируют, блин, - произнес он с удовольствием, осенил себя крестным знамением, затем посмотрел на меня, как бы говоря: "видишь, мы тоже не лыком шиты, тоже могем сказануть".
Роста он где-то метр восемьдесят пять, и не меньше девяноста килограммов веса. Хорошо накачанный, он играючи крутит пудовую гирю, при этом белозубо улыбаясь, периодически коротким движением головы откидывая светлорусую челку с глаз. В то время, когда наш взвод отводят на переформирование и отдых, он берет свою гирю, которую зачем-то тщательно прячет недалеко от нашего расположения, и крутит ее в спортзале пустующей сельской школы, которая, вызывающе блестя целыми стеклами, бесцельно стоит недалеко от нас. Иногда мы со Славяном тоже ходим размяться, и тогда Санек нам устраивает настоящее цирковое представление из программы силачей. Он с такой любовью крутит свою чугунную подругу, с какой только, наверное, обнимал оставленную год назад в Вышгороде молодую жену. Санек несколько раз показывал мне на видео Свету, так ее звали. Она оказалась застенчивой девчушкой в два раза меньше мужа, которая, однако, три месяца назад родила ему дочку. Раз в неделю, как полагается каждому бойцу, мы получаем видеописьмо от родных. Каждый раз Санек с неиссякаемым любопытством и любовью рассматривает дочку, и слушает планы жены "на после", с которыми он, с присущим ему добродушием, непременно соглашается, молча кивая изображению в телефоне. После он записывает ответное письмо, в котором рассказывает, что жив-здоров, и все у него хорошо. Большего нам говорить нельзя, да и не хочется.
Через два месяца службы у нас сложилось боевое братство: я, Санек и Славян. Мы все были из одного призыва.
Дружба началась с того, что Санек отдал нам со Славяном все сигареты из первого своего боевого пайка. Обычно некурящие меняют их на что-нибудь нужное, но он сделал это совершенно бескорыстно. В ответ, через неделю мы позвали его выпить водки, которую Славян раздобыл у местных, оставшихся охранять от мародеров свои дома.
- Пацаны, а я все забываю спросить откуда вы? - Санек закусил раскисшим словно сопля соленым огурцом из трехлитровой банки, которую мы нашли вчера в подвале разбомбленного частного дома, и вопросительно посмотрел на нас.
Славян как всегда молчал. Он задумчиво курил после выпитого полстакана.
- Слышь, зема, не обмораживайся, - обратился Санек к нему.
Славян посмотрел на него, затем взглядом показал на меня, что означало: "вот он ответит". Выпитые полстакана подняли мне настроение, и мне захотелось немного поприкалываться над Саньком.
- Мы из города, в котором солнце бывает только ночью.
- Не, ну пацаны, хватит прикалываться. Че как дети малые? - обиделся он.
Обиделся, конечно, громко сказано. Как потом я узнал, обидеть Санька было совершенно невозможно по причине отсутствия у него какого-то слишком серьезного отношения к себе, да и ко всему миру тоже. Это восприятие действительности здорово помогает на войне.
- Мы из Питера.
- А что за ерунда с солнцем?
Оба смотрели на меня, ожидая пояснений. У Славяна тоже была своя особенность, которая, как оказалось впоследствии, очень востребована на войне - полное отсутствие фантазии. Жизнь в рабочем районе научила его сдержанности в проявлении любых чувств. Никогда нельзя было точно знать какие эмоции он в данный момент испытывает. И сейчас он молча ждал ответа, не показывая, однако при этом особого интереса.
- Понимаешь, - начал я, - в Питере, как правило, все время идут дожди. Скажи, Славян.
Тот утвердительно кивнул в ответ.
- И только весной, обычно в мае, когда начинаются "белые ночи", небо проясняется, но бывает это по большей части ночью. Поэтому вот так, понимаешь...
- Прикольно, - засмеялся Санек.
- Похоже, типа, - Славян тоже усмехнулся и налил очередные полстакана.
Так завязалась наша боевая дружба. Совместное времяпрепровождение: сидение под обстрелами, редкие попойки, вылазки на передовую под огнем противника, и даже тягание гири в тылу на переформировании, располагает к дружбе.
- Славян, а вот ты почему все время молчишь?
Санек завел свое любимое развлечение. Он постоянно подкалывал Славяна. Долговязый, нескладный и молчаливый, Славян служил объектом его постоянных незлых шуток, на которые тот только молча улыбался.
- Почему ты никогда не участвуешь в общем веселье? - Санек опять улыбался и смотрел куда-то в сторону Астрахани. - Чуете, обстрел кончился? Намаз че ли? - Спросил он сам себя. - Славян, посмотри сколько времени.
Усиленное громкоговорителями, далекое пение муэдзина волнами докатывалось до нас. Смутное предчувствие пробежало холодком по спине. Тоска сжала сердце. Моментально все вокруг будто поблекло, силы покинули тело, оставив только бескостную желеобразную плоть, которой невозможно даже пошевелить.
- Восемь, - как всегда коротко ответил тот.
- Вот никак я не пойму этих придурков. Водку пить нельзя, а наркотой себя глушить - это можно. Миха, вот нормальные они?
- Черт их знает, - выдавил я из себя.
- Но неужели не понятно, что если наркотики таким богом не запрещены, то это не настоящий Бог?
- Они так не думают...
В этот момент мы услышали вой крупнокалиберных мин. Почти сразу недалеко ухнули взрывы. Плотность огня говорила о серьезном намерении моджахедов похоронить нас прямо сейчас и без отпевания.
- Всем включить систему видеосопровождения, - раздался в наушнике приказ нашего лейтенанта. - Всем готовиться к отражению атаки после минометного обстрела. Выход из укрытий по получению приказа.
- Че, мужики, примем боевое крещение? - Санек, начал деловито проверять свой автомат.
- Примем, куда ж мы денемся, - ответил я, машинально обхлопывая себя в поисках пачки сигарет, которая никак не находилась. Меня начало потряхивать.
- У тебя кончились еще утром, - Славян протянул мне прикуренную сигарету.
Взяв сигарету, которая заплясала у меня в пальцах, я понял, что боюсь, отчаянно боюсь. Умом понимаю, что стыдно, но справиться с дрожью в руках все никак не могу. Глубоко затянувшись пару раз, я почувствовал, что меня немного отпустило.
- Не мандражируй, Миха, все будет хорошо. Господь сказал: "Познай то, что перед лицом твоим, и то, что скрыто от тебя, - откроется тебе". - Санек передернул затвор, загнав патрон в патронник, и защелкнул предохранитель. - Сегодня время узнавать и открывать. Свое оружие проверь, не сиди без дела.
Эта Санина деловитость и уверенное спокойствие Славяна, помогли обуздать страх. Паническая атака, накрывшая меня, отступила. "В конце-концов все когда-нибудь умрем, значит надо умереть достойно, если обстоятельства так сложились". Я года три назад читал "Хагакурэ - сокрытое в листве", вот там эта простая с виду мысль много раз в различных ракурсах повторялась.
- Тебе кто из старших помогает? - Санек закончил приготовления и теперь наблюдал, как я проверяю свое оружие.
- Думаю, что в основном бабушка. Она меня очень любила. Других предков я не застал, еще дедушку по отцу, но совсем немного.
- Думаю, что другие тоже внимательно за тобой наблюдают и помогут, если че. Следи за знаками и прислушивайся к внутреннему голосу. Вот мне дед, отцовский отец, помогает. Он много со мной занимался. Я с ним много молитв разучил. А тебя, Славян, кто учил?