Вскоре после этого Сергей Афанасьевич умер.
— …Тогда же, на сходе, — рассказывал мне Устиныч, — и были приняты эти судьбоносные для города решения… идти во власть, разделить сферы влияния — кому золото, кому рыба, кому топливо, кому водка… Не знаю врут или нет, но были даже намечены кандидатуры для внедрения в городскую и областную администрации и думы, выделены громадные деньги для поддержки одних и дискредитации других кандидатов.
— Устиныч, откуда у тебя такие сведения? Какой воробышек тебе чирикает, как пишут детективисты?
— Старые связи, — полыценно улыбнулся Устиныч. — И я стараюсь пользоваться всеми тремя источниками информации.
— То есть?
— Но это же азбучная истина. Официальная — газеты там, телевидение, радио. Народная — слухи, сплетни, разговоры и, наконец, забугорная. Сравниваю, так сказать, три к одному и вычленяю алгоритм.
— Конечно, — усмехнулся я, — времени у тебя достаточно.
— Ну это ты зря, — ничуть не обиделся сторож. — Голову тоже иметь надо.
— Сейчас тебе один из источников перекроют, — кивнул я на стопку газет и журналов, — Пенсии не хватит.
— В библиотеку пойду.
— А библиотеки тоже платными станут, — злорадствовал я. — Им жить не на что, даже книги продавать стали — ценнейшие раритеты…
— Быть не может!
— А я говорю. Сотрудники в суд подали — зарплаты, мол, нет. Судья решение принял. Пристав пришел — а что у вас, маму вашу, ценное есть. А что ценного в библиотеке, Устиныч, как ты думаешь?
— Да-а, — загоревал Устиныч, — и впрямь труба дело, если библиотеки распродавать будут. В войну, я слышал, люди умирали, а книги берегли.
— А сейчас и идет война, — подытожил я. — Третья мировая. На уничтожение нашего народа. Экономики. Культуры. Науки. И самое страшное — нравственности — ты посмотри как за десять лет этой гребаной перестройки народ одичал — будто не отцом-матерью рожденные, все что было святым в грязь втаптывают, что осуждалось — восхваляется. Свобода! Свобода чего?! Блуда. Блуда слова, мысли, совести.
— Заблудился народ, — вздохнул Устиныч.
— В каком смысле? — Неожиданное толкование меня позабавило: — Блуждать или блудить?
— И то и другое. Пришел Сусанин с родимым пятном на лбу…
Вот так мы славненько поговорили.
А жизнь бежала своим чередом. И в издательстве тоже. Мы вовсю добивали восьмитомник Кира Булычева, на подходе была первая книжка из задуманного нами трехтомника Олега Куваева и совсем было забыл о "Сыне Сатаны".
…Заболела Люда Панова. Заболела русской популярной болезнью, которая именуется у нас запоем. Она и раньше маленько подливала, но мы как-то старались этого не замечать. Работник она была безотказный, человек простодушный, если сегодня проштрафилась — завтра втрое наверстает. А тут нет и нет, болеет, говорят.
Самое странное, что она не пришла даже за авансом, что по нынешним меркам дело неслыханное.
— Позвони домой, — попросил я кассиршу Раю Большакову.
Рая позвонила и через минуту с перекошенным лицом ворвалась ко мне в кабинет.
— Она умерла!
— Что? — не врубился я, — кто умер?
— Люда умерла!
— Да ты что, кто это тебе ляпнул?!
Я спешно набрал номер телефона Панова. Ответил ее муж Борис Борисович.
— Позовите Люду, Борис Борисович!
— Ее нет! — Пьяным голосом ответил он.
— А где она?
— Умерла.
— Когда? — все еще не веря допытывался я.
— Давно, неделю назад.
— Так она в морге?
— Нет, дома…
Поняв, что от него толку не добиться, я бросил трубку.
— Рая, бери еще кого-нибудь с собой и срочно к ней домой. Что-то там случилось.
Вместе с бухгалтером они пулей умчались на Кольцевую, где тогда жила техред.
Вернулись они только часа через два и все это время я места себе не находил. Пытался звонить Пановым, но номер не отвечал.
Еще не услышав от них ни слова, я понял — случилось страшное. Настолько, что даже наша сдержанная, как это и полагается представителям этой профессии, бухгалтерша рыдала в голос.
Рая с трудом, настолько она была потрясена, рассказала следующее.
…Уже на лестничной площадке они поняли недоброе: тяжелый трупный запах просачивался из-под двери. На звонок долго никто не отвечал. Затем прошаркали неуверенные шаги и безумно пьяный Борис Борисович долго возился с запорами. Когда он открыл, они едва не попадали в обморок. Рая, как наиболее храбрая, кинулась в первую очередь к окнам, расшторила их и открыла форточки.
— Где Люда? — Тряханула она качающегося С бессмысленным выражением мужика.