И народу здесь всегда немного, не то что на Нюкле. А ведь бежим мы не только к природе, но и от толпы, от нее устаешь больше, чем от городского смога, пыли и шума.
Мы проехали семнадцатый километр Ольской трассы и на траверзе бывшего собачьего питомника свернули на таежную дорогу. Прихотливой лентой бежала она, повторяя русло небольшого ручья, то ныряющего в заросли стланика, то деловито журчавшего по чистым камням перекатов. Густые волны вейника и розовые поляны иван-чая ковром стлались под лиственницами. Остановившись набрать воды, мы услышали, как из зарослей, где-то совсем рядом раздался чистый звучный голос кукушки.
— Кукушка-кукушка, сколько мне жить? — крикнул я.
— Ку, — начала кукушка, но тут Павленко загремел ведром и она замолчала.
— Спугнул мое счастье, — укорил я адвоката.
— Мы у другой спросим, — утешил меня сидевший за рулем Борщев, — Ты сейчас и так счастливый… холостякуешь. О, новый анекдот… Два мужика друг другу жалуются:
— Ты знаешь, я недавно жену с грабителем перепутал.
— И что?
— В форточку ее выкинул!
— Это ерунда, говорит другой. Вот я грабителя с женой перепутал. — Слышал бы ты как он орал, как упирался.
Мы посмеялись.
На берег мы выехали, когда уже совсем рассвело. Егерь еще спал, но, услышав мотор, вышел к нам. Мы хорошо знали друг друга и лицензию на самое удобную точку получили без проволочек.
Я разбирал сеть, Борщев выгружал наши припасы, а Павленко занимался костром.
Притащив рюкзаки, Александр Михайлович подошел ко мне.
— Это что, вся сетка? — он скептически оглядел финскую сеть — в сложенном состоянии она легко вмещалась в полиэтиленовый пакет, — Ею только комаров ловить и то сомнительно.
— Посмотрим-посмотрим, — Я связал концы блочного фала и сетки и приказал ему:
— Давай потихоньку тяни левый, а я буду подтравливать.
Фал натянулся и сеть бесшумно поползла в волны. Привычных, как у наших сетей, наплавов на ней не было и потому казалось, что она тонет. Но это было обманом — вместо поплавков держал ее весь верхний плавучий фал, а нижний как раз был грузовым. А рыбаки знают, что именно грузила и поплавки и являются причиной зацепов, перехлестов, запутывания сети.
— Ладно, — не сдавался Саша, — Посмотрим, как ты угадаешь, попало что к тебе или нет.
И посмотрели! Буквально через секунду спокойная изумрудная гладь над сеткой взорвалась белым кипящим гейзером. Попавший в западню косяк тугой струной натянул фал, литые рыбины торпедами метались в разные стороны, а с моря, я уже успел заметить, устремились к нам головастые нерпы.
— Освобождай фал! — Заорал я и кинулся к сетке. На помощь мне бежал адвокат Но и вдвоем мы с громадным трудом вытянули, наконец, сеть на песок. Она была как мотня трала набита крупными сверкающими рыбинами.
— Серебрянка, — прикинул я, — Неплохой косячок!
Косячок был не просто неплохой — выдающийся. Мы сразу обловили лицензию — пятьдесят две рыбины и больше сорока из них самки.
Мы набили мешки и пока Саша с Павленко ставили их в воду, я аккуратно расправил сетку, очистил ее от водорослей и сам отбуксировал в море. На этот раз подальше к бую — там могла попасть нам и нерка, и первая кета, и ки- жуч.
И уже котелок закипал на бойком костерке, и Саша раскупоривал водку, и тепло летнего дня размаривало и разнеживало. И никаких тебе проблем, следаков, проверок, несправедливости и запутанности человеческих отношений. Все это осталось далеко-далеко, за синими морями, за высокими горами.
В Магадане.
— За нас! — традиционно произнес Борщев.
Но не успели мы осушить по первой, как над нашей сеткой, у самого оранжевого буя опять мощно выплеснул вверх столб брызг.
Нет, не передать словом рыбацкого азарта. Сердце у меня так и подпрыгнуло, как пойманная кетина. Да-да, нам повезло — кета, да и не рядовая. В россыпи горбуши она была как гаубичный снаряд среди автоматных патронов.
Вот ее-то мы, не пожадничав, и бросили в котелок. Туда же полетел и небольшой горбыль и пара окуней, случайно затесавшихся в сетку.
Поспорили, бросать ли картошку в уху. Борщев настаивал, я был категорически против — весь вкус отшибет. Меня поддержал Павленко.