Я припомнил слова Виолы в точности.
-- В основном, -- сказал я уверенно, -- там была дурацкая техника безопасности в духе "не суй пальцы в розетку, зачем девчонкам жених без волос", и "чисти зубы дважды в день -- а то вдруг целоваться, а изо рта луком несет". В таком примерно духе. Ничего серьезного, на самом-то деле.
***
-- Ты туда не вернешься, -- голос Виолы холоден и тверд, как сердце твоей бывшей.
-- Кто не вернется? Я?
-- Ты.
-- Куда не вернусь? Туда?
-- Прекрати паясничать. Повторяю как для идиота: домой, куда ты рвался так сильно, что бросил даже своих любимых девочек, путь закрыт, и никаких бессмысленных спасательных операций, о которых ты тут пятнадцать минут распинался, никогда не произойдет, как бы тебе того ни хотелось. По двум причинам.
-- Было бы интересно послушать.
-- Первая: тебе там нечего делать.
-- Эвона как! У меня другое мнение.
-- Сейчас будет шутка, не пропусти: все чихать хотели, что там у тебя за мнение. Делать там тебе нечего. Точка. Абзац. С красной строки. У тебя будет занятие получше.
-- Стоп-стоп... Кто такие эти "все"? Ну, которые хотели чихать? Может, там у них эта... эпидемия? Ящур?
-- Это уже вторая причина.
-- "Все" -- это определительное местоимение. Вместо имени, то есть. И чье же это имя?
-- Серьезные люди. Люди с деньгами и властью. Достаточными, чтобы диктовать нам свои условия. А они таковы -- никаких действий "особенных" ребят в зоне их личных интересов. Которая, вот сюрприз, как раз и включает в себя твою несчастную родину. Мои соболезнования, парень.
-- Они диктуют условия вам, а вы -- мне, так получается?
-- Я бы сказала, что мы держим тебя за яйца. И необязательно в фигуральном смысле этого слова -- нужно поинтересоваться у Ольги, что-то она в последнее время зачастила в медицинский отсек...
Я не краснею, понятно. Во-первых, загорел в Таиланде, и к щекам словно прирос здоровый азиатский румянец. Во-вторых, как бы самонадеянно это ни звучало, многое пришлось повидать. И даже картина нашей "вожатой", беззастенчиво развлекающейся с моим бренным телом, лежащим в анабиозе здесь, в "Совенке", меня ни капельки не смутила.
Я нахмурился. Нет, все-таки смутила. Но совсем чуть-чуть.
-- Так что, значит, кончилась наша свобода?
-- А у тебя её никогда и не было, дружок. Мы всегда контролировали вас если и не на сто процентов, то на девяносто пять -- уж точно.
-- Пять процентов свободы -- тоже неплохо...
-- А на остальные пять процентов, -- Виола холодно усмехнулась, -- вас контролировала я.
Пазл в моей бедной бестолковке сложился окончательно. Тотальный контроль, значит...
-- Пятый "якорь""! Ах я дурак...
-- В плане интеллекта хвалиться тебе нечем, -- безжалостно подтвердила Виола. -- Помнишь, что про коммунизм говорил классик? Это учет и контроль. Ну, так можешь считать, что я личный, персональный коммунизм всей вашей развеселой компании. В качестве утешения могу разве что добавить, что ты в нашей системе -- не какая-то жалкая вершина, а целый центр. Ключ. Ну что, стало легче?
-- Не особенно.
-- Рада слышать, возможно, ты еще не совсем безнадежен.
-- Вы там что-то говорили насчет занятий, которые у меня будут, -- сказал я с упыриной серьезностью. Съедем пока с темы, хотя этот вопрос контроля со стороны "Совенка" надо как следует провентилировать. Хватит уже. Поиграли. -- Надеюсь, без интима? Потому что если так -- придется отказаться. Понимаете, у меня есть девушка, и я, после некоторых колебаний, все же остаюсь ей верен. А точнее, даже несколько девушек. Хорошо это я устроился, если подумать.
-- Да уж конечно, -- фыркнула "медсестра". -- Позаботился о себе, как ни о ком другом. Так вот, относительно твоего будущего места работы...
-- Согласен только на пятидневку, сорок часов, по КЗОТу, -- шустро сориентировался я. -- Если вредное производство, прошу молоко в конце рабочего дня, плюс пятьдесят шесть дней оплачиваемого отпуска, и еще... все-все, молчу.
-- Если бы... В общем, не забыл ли ты случаем, что, покидая лагерь пару месяцев назад, обязывался кое-что сделать?
-- Твердо помню. Так мы же вроде и делали... Москва, Амстердам, Валенсия...
-- Кипр, Шри-Ланка и Роанапур. Да, я следила за вашими подвигами. Смелыми, благородными, удачливыми. И, как показывает практика, совершенно недостаточно эффективными.
-- Ка-пэ-дэ как у паровоза, что поделать.
-- Я скажу, что делать.
***
Странно он на нее смотрел. Нет, ерунда. Не на нее -- на всех девчонок, для которых с момента его пропажи и появления в новом облике прошло едва ли пара минут. Но по своему личному, субъективному времени Саша отсутствовал долго, Алиса это чувствовала. И этот взгляд... Она поняла, на что это было похоже.
Когда Алиса училась в девятом классе, любопытство и скука занесли ее на проходившую в школе встречу выпускников. Там все было как обычно: растроганные старенькие учительницы с букетами чуть подвядших цветов, посерьезневшие и округлившиеся Васеньки и Коленьки в костюмах и со смущенными улыбками на взрослых лицах, какой-то школьный вальс в шипящих колонках... Она уже развернулась, чтобы улизнуть -- ерунда же, честное слово, потеря времени -- когда все изменилось. Одной фразой. Одним вопросом.
-- Неинтересно, да?
Она обернулась. Парень стоял, кособоко прислонившись к стене и мучая в руках мятую сигарету. И взгляд у него был... понимающий.
-- А на что тут смотреть? -- буркнула девушка. Одинокий мужчина -- не к добру, это ей еще от бабушки было известно. -- Куча взрослых людей пришли повспоминать, как были детьми. Кретинская затея.
-- Где счастлив был, туда не возвращайся? -- парня, кажется, позабавила ее короткая, злая речь. -- Что ж, это верно. А что же привело на эту, как ты метко выразилась, кретинскую затею тебя, незнакомка?
Ну вот, все верно. Сейчас начнутся приставания. Нет, зря она сюда явилась.
-- Я уже и сама не знаю, -- отрезала Алиса, собираясь уходить. -- Видимо, глупость. У меня и так забот по горло, а я вместо этого...
-- По горло забот? -- несостоявшийся курильщик имел необычную манеру продолжать разговор риторическими вопросами. -- Занятая ты девушка, как я погляжу... Ты в каком классе учишься, в восьмом, да?
-- Неважно!
-- Да хоть в девятом... Заботы у тебя, говоришь? Списать математику у местной отличницы, порвать записку от некрасивого поклонника, выпить портвейна за школой с симпатичным и позволить ему... разное? Выслушать вечерние увещевания от усталой, ничего не понимающей мамы. "Доченька, ты уж старайся успевать, школа тебя научит..." Это твои заботы, я правильно понял?
Алиса покраснела и разозлилась.
-- Какая разница! Ты... ты вообще кто?
-- Человек, -- он уже не улыбался. -- У которого за спиной, как ты метко сказала, "заботы", от которых хочется повеситься прямо сейчас. И не исключено... ну, неважно. А ты, совсем маленькая еще девчоночка, отчаянно хочешь походить на взрослых, и оттого придумываешь себе проблемы там, где их нет и близко. Мой тебе совет -- наслаждайся. Радуйся тому, что твоя юность все еще при тебе. Скоро она закончится, а потом ты поймешь, что это, может, было самое счастливое время твоей жизни. Но только оно уже не вернется, и неважно, насколько ты захочешь снова стать ребенком, все, что тебе останется -- вспоминать. Как вспоминают сейчас те ребята на сцене.
У него был сейчас очень усталый, горький голос... словно он знал гораздо больше, в сотни раз больше, чем она, но только -- парню-то вряд ли было больше двадцати-двадцати двух! Притворщик! Хренов актер!
-- Спасибо, дорогой многоопытный дедуля! -- сделала неумелый книксен Алиса. -- С высоты твоего возраста, конечно, многое видно куда лучше...
У парня дрогнуло лицо.
-- Всегда пожалуйста, -- сухо сказал он, сунул неудачницу-сигарету в нагрудный карман и, прихрамывая, направился к выходу.