При виде сидящих за столиком девушек меня накрыло такой мощной волной благодарности, что я чуть не прослезилась. Как здорово, что они рядом! Мои подруги! Самые лучшие подруги в мире! Мои самые лучшие подруги, с которыми я познакомилась всего две недели назад – кроме Дженни, с которой мы знакомы только два дня! Как же я их всех люблю! Они ждали меня! Они беспокоились обо мне!
– И все-таки – как прошло? – спросила Глэдис.
– Отлично. Просто отлично.
Передо мной стояла тарелка остывших блинов, недоеденных за завтраком, и я накинулась на них, как хищник на добычу. У меня тряслись руки. Казалось, я никогда не наемся. Господи, да я просто умирала с голоду! Раз за разом поливая блины сиропом, я запихивала их в рот один за другим.
– И вечно талдычит про свою женушку, скажите же? – пробубнила я с набитым ртом.
– Не то слово! – Дженни закатила глаза. – Просто ужас.
– Он мямля, – признала Глэдис, – зато добрый, а это самое главное.
– А больно-то было? – спросила Селия.
– Представляешь, вообще ни капельки, – ответила я. – Даже полотенце не пригодилось.
– Повезло тебе, – вздохнула Селия. – Еще как повезло.
– Не сказать чтобы было приятно, – добавила я, – но и не противно. Слава богу, теперь все позади. Похоже, не худший способ лишиться девственности.
– Все остальные намного хуже, – подтвердила Дженни. – Поверь. Я перепробовала их все.
– Вивви, я ужасно тобой горжусь, – заявила Глэдис. – Сегодня ты стала женщиной.
Она приветственно подняла чашку кофе, и я чокнулась с ней своим стаканом с водой, и этот тост Глэдис, примы кордебалета, заменил мне самые пышные церемонии посвящения и самые высокие награды.
– И сколько он тебе дал? – поинтересовалась Дженни.
– Ой, я и забыла! – Я достала из сумочки конверт. – Открой лучше ты. – Дрожащими руками я вручила его Селии.
Та разорвала конверт, привычным жестом пересчитала купюры и объявила:
– Пятьдесят баксов!
– Пятьдесят баксов! – ахнула Дженни. – А обычно дает двадцать!
– На что потратим? – спросила Глэдис.
– Надо устроить что-нибудь особенное, – объявила Дженни, а я почувствовала облегчение оттого, что девушки сочли деньги общими, а не лично моими. Теперь бремя позора словно разделилось на всех. Да и дух товарищества только укрепился.
– Можно смотаться на Кони-Айленд, – предложила Селия.
– Не успеем, – возразила Глэдис. – К четырем надо вернуться в «Лили».
– Успеем, – сказала Селия. – Мы быстренько. Съедим по хот-догу, посмотрим на пляж и сразу обратно. Возьмем такси. Деньги-то у нас есть, верно?
И мы поехали на Кони-Айленд. Открыв нараспашку все окна в такси, мы курили, смеялись и болтали. Стоял самый теплый денек с начала лета. Небо сияло невозможной синевой. Я сидела на заднем сиденье между Селией и Глэдис, а Дженни устроилась на переднем и без умолку щебетала с водителем – а тот не верил своему счастью, любуясь целой стайкой ослепительных красоток, впорхнувших к нему в машину.
– Откуда вы взялись, девчонки, с такими-то фигурками? – подмигнул он нам, и Дженни тут же его осадила:
– Не наглейте, мистер! – Но, готова поклясться, ей льстило его внимание.
– А вам не совестно перед миссис Келлогг? – спросила я Глэдис, ощущая смутное беспокойство насчет своей утренней эскапады. – В смысле вы ведь спите с ее мужем. Может, мне следует стыдиться?
– Совесть не резиновая, знаешь ли, – отмахнулась Глэдис. – Если переживать по каждому поводу, то и жить будет некогда.
Боюсь, таков был предел наших моральных угрызений. Больше мы про миссис Келлогг не вспоминали.
– В следующий раз хочу попробовать с другим, – решительно сказала я. – Думаете, у меня получится найти кого-нибудь еще?
– Раз плюнуть, – заверила Селия.
На Кони-Айленде было весело и солнечно. От обилия дешевых курортных развлечений рябило в глазах. По набережной прогуливались шумные семьи, молодые парочки, дети с липкими от конфет пальцами, обалдевшие от счастья – точь-в-точь как я. Мы разглядывали афиши бродячих цирков. Спустились на пляж и помочили ноги в воде. Мы ели яблоки в карамели и лимонный шербет. Сфотографировались с силачом. Накупили плюшевых зверюшек, видовых открыток и маленьких сувенирных пудрениц. Я подарила Селии симпатичную плетеную сумочку, расшитую ракушками, а девчонкам – солнечные очки, оплатила такси до центра Манхэттена, и у меня еще осталось девять долларов.