Мария Николаевна и Петрова торопливо собрались домой и бегом побежали через сад, пугливо поглядывая на хмурое небо, готовое разразиться ливнем…
— Игорь! — закричала мама Галя, выглядывая в окно. — Где ты там, маленький? Иди домой — гроза сейчас будет! Иди домой!..
Игорь вошел не сразу — так приятно было чувствовать крупные, холодные капли дождя на разгоряченном теле и лице. Лишь тогда, когда ливень обрушился на деревья и все вокруг наполнилось шумом, ни с чем не сравнимым, когда забарабанили капли по железной крыше и стала хлестать вода из труб и ветер, словно вознаграждая себя за примерное поведение в течение целого дня, сорвался с какого-то крючка и пошел крушить деревья, налетая на них с такой силой, что они гнулись во все стороны, когда мама Галя показалась в дверях и с тревогой стала разглядывать крыльцо — тут ли Игорь? — он вошел в комнату, с мокрым лицом и полный решимости.
— Ну разве можно так? — сказала мама недовольно.
Игорь, стаскивая с себя рубаху, обернулся к отцу:
— Папа! Я знаю, кто убил Каулса.
— Что? Что такое? — не веря своим ушам, переспросил папа Дима.
— Боже мой, что он говорит! — сказала мама.
Вполголоса Игорь сказал:
— Яна Петровича убил тот, с усиками… Это Каулс разговаривал с ним у грота. Я уверен в этом!
— Какой с усиками? У какого грота? — опять спросил отец.
И тут только сообразив, что отец не знает ничего о ночном разговоре у грота, Игорь рассказал все: как он дежурил у гнезда, как подошли те двое и какой разговор произошел у них. Отец молча выслушал его и показал маме Гале на окна и двери — надо закрыть. Мама Галя сделала это. Когда Игорь замолк, отец сказал:
— Ты никому не рассказывал об этом? Хорошо! Теперь слушай меня. Ты не должен никому ничего рассказывать! Ни одного слова! Понял? Вот так!..
4
Папа Дима и мама Галя молча прохаживались по дальней аллее.
Они были потрясены всем происшедшим, и слова казались лишними в этот вечер. Они ходили и ходили взад и вперед по аллее, из одного конца в другой, доходили до большой липы, от которой начинался поворот в другую аллею, излюбленную отдыхающими, и возвращались снова в пустынную. Папа Дима тесно прижал руку мамы Гали, и она время от времени сильнее опиралась на его руку, как давно уже не делала…
Вдруг мама Галя встрепенулась и несколько отстранилась от мужа — ей не хотелось, чтобы кто-нибудь видел их в эти минуты, она позволяла себе эту ласку лишь наедине, что немало сердило папу Диму, который говорил недовольно в этих случаях: «Боишься, что тебя обвинят в любви к мужу, Галенька? Это не страшное обвинение!» — и старался не отпустить ее от себя, из-за чего между ними происходила маленькая борьба, которой, впрочем, никто и не замечал… И сейчас мама Галя отстранилась, разглядев между деревьями человека, который быстро шагал по встречной аллее.
— Балодис! — сказала она.
Но Балодиса трудно было узнать, хотя это и был он. Лицо его было темно, и резкие морщины сразу изменили выражение этого лица, такого светлого, улыбчивого и приветливого всегда. Он точно постарел. Крупные сильные руки его были глубоко засунуты в карманы, хотя обычно он не делал этого. И от такой позы он вдруг стал походить на портового рабочего, на мастерового, а совсем не на того элегантного инженера, каким до сих пор Вихровы знали его.
Увидев Вихровых, он вынул руки из карманов и поклонился с обычной своей вежливостью, которая никак не шла нынче к его угрюмому лицу.
— Вы уже вернулись! — сказала мама Галя.
— Не к радости! — сумрачно усмехнулся Балодис. Он уже знал о гибели Яниса Каулса.
Умеряя свои большие шаги, он пошел с Вихровым рядом.
— Гуляете? — спросил он.
— Да вот бродим! — ответил ему папа Дима. — И на люди не хочется идти, и дома сидеть тяжко. Такое несчастье! Такое несчастье!
— Убийство! — поправил его Балодис.
Он долго шагал молча. Потом сказал, словно самому себе:
— Борьба! — и замолк.
А через несколько шагов пояснил:
— Это борьба! Я понял это еще в Испании. Я понял это еще раз, когда меня, при Ульманисе, посадили в тюрьму за то, что я рассказывал правду о Мадриде. Вот! Я понял это в третий раз, когда в сорок первом на беззащитную Ригу посыпались немецкие бомбы, а нам пришлось идти в подполье!.. Это не разные вещи. Не разные! Это одна цепь. Они готовы на все. Они признают все средства в этой борьбе…
Голос у Балодиса перехватило. Мама Галя тревожно взглянула на него.