Бурделем увлекалась Надя Островская и пошла к нему учиться, решив лучше поголодать и сэкономить на еде, но иметь хорошего учителя. Бурдель со своих учеников брал очень дорого, но зато они имели право ходить в Театр Елисейских Полей[271], который он украсил барельефами: это было монументально, прекрасно и понятно.
К сожалению, Наде не пришлось долго учиться у Бурделя, потому что она вдруг заскучала по родным и вызвала к себе из Симферополя (куда не могла поехать) свою младшую сестру Марусю, только что окончившую школу. Бурдель и Маруся были несовместимы.
«Академия» была не только местом, где жили и работали художники и скульпторы. Здесь регулярно собирались молодые поэты, прозаики, критики. Каждую субботу по вечерам в мастерской, где днем усаживали или ставили натурщика, водружали столик и два стула для председателя очередного вечера и выступающего автора.
Из поэтов, живших или приезжавших в Париж, здесь читали свои стихи Вера Инбер, Мария Шкапская, Илья Эренбург, Оскар Лещинский, Михаил Герасимов, Марк Талов, Герман Данаев. Длинный, занявший несколько вечеров роман о Сибири читал Ангарский[272], ставший после революции редактором альманаха «Недра»[273]; с рассказами выступали незнакомые мне по партийной группе Ширяев и Шимкевич. А.В. Луначарский обычно приходил на эти субботы и иногда выступал на них. Помню также выступления в «Академии» литераторов Александра Кайранского и Виктора Финка.
Читались в «Академии» не только стихи и проза, но и статьи, критические очерки, оглашались разные художественные манифесты. Был в «Академии» Литературный совет, который предварительно рассматривал предназначенные для чтения произведения и мог разрешить или не разрешить то или иное выступление. Председателем на каждом вечере был обязательно дежурный член Литературного совета. Иногда выступали со стихами и рассказами товарищи, только что прибывшие из России.
Вера Инбер была в Париже недолго, по дороге, если не ошибаюсь, в Давос, где она собиралась лечить легкие. Стихи, которые она прочла в «Академии», потом вошли в ее книжку «Печальное вино», вышедшую в Париже уже без нее[274].
Мария Михайловна Шкапская приехала в Париж в 1913 году вместе со своим мужем Г.О. Шкапским и другом И.М. Бассом. Они были участниками подпольного ученического кружка, «Витмеровского», как его называли, по имени частной гимназии Витмера в Петербурге[275], где училось большинство участников кружка. За плечами Шкапской было тяжелое детство (не потому ли она была позднее так строга и даже беспощадна со своими детьми? — была в ней какая-то смесь сентиментальности с жестокостью), участие в молодежном революционном движении, тюремное преследование и ссылка. В Париже спутникам Шкапской не удалось поступить в высшую Политехническую школу, и они все втроем уехали в Тулузу, где Шкапский, как и Илья Басс, получили инженерное образование и дипломы.
Шкапская писала стихи. Помню, как она прочла в «Академии» стихотворение, показавшееся весьма эксцентрическим: «Хочу гроб с паровым отоплением…»[276] …Подойдя ко мне, Шкапская сказала, что хочет со мной познакомиться, знает мои стихи от Ильи Григорьевича Эренбурга. Но я отнеслась к ней тогда без интереса — стихи ее мне не особенно понравились. Спустя несколько месяцев, уже весной, когда я собиралась на каникулы домой, Шкапская приезжала в Париж из Тулузы, разыскала меня и попросила передать письмо в Петербург знакомому, у которого дома проходили собрания кружка. Поручение Шкапской я исполнила и отвезла письмо в Военно-медицинскую академию, где жил этот молодой человек — сын профессора академии и внук композитора Бородина[277]…
Я сразу узнала в «Академии» Оскара Лещинского по его ярко-синим глазам и неповторимой осанке головы. Он показался мне несколько умиротворенным по сравнению с тем Оскаром, которого я знала в год его приезда в Париж. На нем была блуза из коричневого рубчатого вельвета, какую обычно носят парижские рабочие, и неожиданно он читал стихи «О тяжелых кольцах старинной работы». Я окликнула его, и он кивнул мне головой, а в перерыве подошел поздороваться. С ним был юноша, очень похожий на него, с которым он меня познакомил как со своим братом Марком, который сказал мне, что окончил школу и приехал в Париж учиться[278]. С ними была еще тоненькая блондинка, которую я встречала и прежде в «Академии», художница Лида Мямлина. Слушатели похлопали Лещинскому, и он прочел еще несколько стихотворений, которых я не запомнила, потому что мне самой пришлось читать после него и я волновалась. Все трое быстро ушли после выступления Оскара, и я жалела, что мне не удалось поговорить с ним. В 1914 году в Париже он выпустил книгу стихов «Серебряный пепел», но я не помню ее…
271
Здание Театра Елисейских Полей было построено в Париже на Елисейских Полях в 1915 г. (архитектор О. Перре, скульптор Э.-А. Бурдель).
272
Видимо, ошибка памяти автора, так как в указанные годы издатель и критик Н.С. Ангарский (Клестов) находился в России и нет информации о том, что он когда-либо написал какой-нибудь роман (см.: Русские писатели. 1800–1917: Биогр. словарь. М., 1992. Т. 2. С. 551–552).
273
Литературно-художественные сборники «Недра» издавались под редакцией Н.С. Ангарского в Москве в 1923–1931 гг.; всего вышло 20 сборников.
274
Первый сборник стихов Веры Инбер «Печальное вино» вышел в Париже в 1914 г.; перед тем Эренбург напечатал в № 2 своего поэтического журнала «Вечера», наряду со стихами Полонской (под псевдонимом Е. Бертрам), и четыре стихотворения Инбер. Вера Инбер вспоминала: «В связи с обострением процесса в легких в конце 1912 года врачи направили меня в Давос, в Швейцарию. И Эренбург взял на себя заботу о моей первой книге „Печальное вино“. В Давос стали приходить его письма. Он писал мне о том, что мое „Печальное вино“ он запивал с русскими рабочими типографии веселым французским вином, чтобы те быстрее набирали мои стихи. Надо сказать, что редкий издатель относился с такой заботой к начинающему поэту, как Эренбург ко мне. Это он привлек к оформлению „Печального вина“ такого же молодого в ту пору Осипа Цадкина…» (
275
В 1903 г. это учебное заведение, принадлежавшее О.К. Витмер, было четырехклассным училищем 2-го разряда для девочек, впоследствии оно стало семиклассной гимназией с правами гимназий для девочек Министерства народного просвещения. В 1914 г. оно называлось Женской гимназией Л.И. Загорской (бывш. О.К. Витмер).
276
См. его перепечатку в: Русская поэзия Серебряного века. 1890–1917. М., 1993. С. 746–747. Тут стихотворение датируется 1916 годом. Возможно, Полонская слышала его после возвращения в Россию.
277
Речь идет о Сергее Александровиче Дианине, члене социал-демократической ученической организации при Петербургском комитете РСДРП, отец которого был профессором химии Военно-медицинской академии, а мать — приемной дочерью композитора А.П. Бородина (см.: Заря надежды. Л., 1982. С. 54). Участница социал-демократического движения учащихся в Петербурге Ю.Я. Эйгер вспоминала: «На собрании у Сергея Дианина я встречалась с молодежью, которая мне была незнакома. Среди них я помню Марию Михайловну Шкапскую, впоследствии известную поэтессу <…>. Весной 1912 года на моей квартире М.М. Шкапская. Дианин и я составляли первомайское воззвание» (Ленинградская панорама. 1990. № 12. С. 29).
278
Марк Лещинский также стал писать стихи, и в 1922 г. в петроградском издательстве «Голос труда» вышла его книжка «Стихи. Книга вторая», которую он подарил Полонской с надписью: «Елизавете Полонской от автора. Петроград 14 ноября 1922».