16. Мои театральные впечатления[285]
В первый год моей парижской жизни я в театрах не бывала совсем. Билеты стоили слишком дорого для меня, а контрамарок я не получала, да и не знала об их существовании.
Почти каждое воскресенье мы ходили с Леной Гершанович на концерты Колонна, а иногда в какую-то концертную залу, названия которой я не помню, где исполнялись лучшие произведения классической музыки, но иногда и камерные пьесы современных французских композиторов — например, Дебюсси, Сезара Франка, Сен-Санса, Габриеля Форе.
Помню длинный узкий зал вроде кишки, в конце которого была большая эстрада. В зале помещалось человек двести, в середине зала был проход, по которому беззвучно двигались обслуживающие зрителей ловкие гарсоны. Цена билета была недорогая, один франк и двадцать пять сантимов, и за эти деньги вам подавали еще напиток по вашему выбору — пиво, кофе с ликером или гренадин. Все это ставилось на выдвижной столик перед вами совершенно неслышно, чтобы не помешать ни артистам, ни соседям. Программа концерта вывешивалась у входа в зал, и если вы приходили поздно, то видели еще с улицы, что все места уже заняты.
В театры я стала ходить только на третьем году моей парижской жизни, когда начала жить уже не по течению, а с выбором. Эмигранты не посещали французских театров, или, побывав «для интереса» в «Комеди Франсез», классическом французском театре, говорили с отвращением о том, что актеры противно декламируют и далеки от реальной жизни. В «Комеди Франсез» действительно долгие годы читали стихи нараспев, произнося немые «е» и подчеркивая музыку александрийского стиха. Русские, любившие Александринку[286], не могли примириться с ложноклассическим произношением стиха французами.
Под влиянием этих разговоров я тоже не ходила смотреть ни Расина, ни Корнеля!
Но на третьем году моей парижской жизни, в кремери[287] на бульваре Монпарнас, за один столик со мною стала садиться компания французских студентов-филологов, то есть учащихся на факультете «леттр». Среди них были один турок и один армянин, со всем пылом Востока воспринимавшие французскую поэзию. Они проходили Гюго и были в восторге от его стихов. Придя в кремери, они заказывали дежурное блюдо, разворачивали книгу стихотворений Виктора Гюго и начинали декламировать вслух. В детстве я тоже любила Гюго и читала его стихи и романы вместе с моей воспитательницей. Но я даже не предполагала, что у Гюго могут быть стихотворения такой романтической силы, как те, которые я слушала между бараньей отбивной с картофелем и ванильным кремом. Мои соседи декламировали монолог Эрнани[288], наслаждаясь музыкой стиха и его смелым содержанием, захлопывая книгу и снова читая монолог наизусть.
В тот же вечер я взяла в библиотеке драмы Гюго и прочла их взахлеб. Рюи Блаз, Марион Делорм[289], Эрнани поразили мое воображение. Через несколько дней я первая заговорила с моими соседями по столу. Они презирали медиков, а заодно и русских студенток, в которых, по их убеждению, не было ничего женственного. Все же они снизошли до разговора со мной.
(Через несколько десятков лет, когда я посетила Советскую Армению, уже будучи советским поэтом, я узнала одного из моих собеседников. Это был Вштуни[290], турецкий армянин, несколько месяцев тому назад репатриировавший из Турции. Мы поговорили с ним по-французски, и он вспомнил свое увлечение Виктором Гюго. Меня он, разумеется, не помнил, но с удовольствием дал мне для перевода на русский язык свое парижское стихотворение «Голубая девушка». Я перевела стихи, живо напомнившие мне и ту молочную, где мы с ним встречались когда-то, и всю прелестно-беззаботную жизнь тех лет.)
Итак, армянин не удостоил меня беседы, но турок — его фамилия была Гариди — оказался любезнее и посоветовал мне посмотреть в театре «Одеон» какую-нибудь из пьес Мольера, потому что пьес Гюго в настоящее время в репертуаре нет. «Мольер на сцене — это тоже великолепно! — сказал он. — Пьесу ставят в серии спектаклей для учащихся. Билеты недорогие. Вы можете пойти туда и одна, — это вполне прилично».
В один из ближайших дней — это было воскресенье — я пошла в «Одеон», который до сих пор знала лишь по внешнему виду, робко вошла под его аркады и увидела на стене рамку с афишами: сегодня шли «Плутни Скапена». Я спросила билет в маленьком окошечке, затерянном в толстой стене между двух колонн. Нашлось свободное место в партере, спектакль начинался через полчаса.
285
На полях чернового варианта главы Е.Г. Полонская написала карандашом: «Написал Шура. Изменено. Лиза. 1/IX 63 года. Эльва». В другом месте она записала, что ее брат Шура — театровед А.Г. Мовшенсон — настаивал, чтобы она обязательно описала свои театральные впечатления парижских лет. Видимо, поскольку она долго не делала этого, А.Г. Мовшенсон предложил ей рассказать о театральных впечатлениях с тем, чтобы он этот рассказ записал, а она затем такую запись отредактировала. Окончательный вариант главы совершенно не совпадает с записью рассказа автора, сделанной ее братом.
288
Главный герой одноименной драмы Гюго (1830) — благородный разбойник, объявленный королем вне закона.