К тому времени, когда я посмотрела «Федру»[293] (тоже в «Комеди Франсез»), игра произвела на меня такое сильное впечатление, что я даже не могла бы сказать, в какой манере читались эти могучие стихи. Передо мной была трагическая актриса, с необычайной силой и правдивостью играющая стареющую и влюбленную женщину. Я не запомнила фамилии актрисы (в те годы для меня главным был Расин и Федра, а кто его читал и изображал его героев на сцене, не имело значения). Думаю, что также и зрители театров для детей не интересуются, кто играет Золушку или Бабу-ягу.
Для меня открылся французский театр. Мои знакомые французские мальчики стали доставать мне контрамарки, или, как их называли в Париже, «билеты по одолжению» (бийе де фавер), и я ходила вместе с ними на модные спектакли, о которых писали в газетах. Помню, в одном из театров (кажется, в «Порт Сан-Мартен») ставили пьесу Пьера Луиса «Женщина и паяц», где большая часть спектакля происходила на диване или в постели, а герой страдает от того, что любимая женщина не соглашается отдаться ему. Об этой пьесе много писали, она была «гвоздем сезона», и получить на нее контрамарку мог только такой способный и ловкий мальчик, как мой бывший коллега по медицинскому факультету, а ныне сотрудник маленьких газет Бертран Геган. Его Вэра (та русская девушка, в которую он влюбился) жила теперь на юге у его родителей, а он делал карьеру в журналистике, помещая то стихи, то небольшие, но острые отзывы о книгах. Впоследствии из него выработался реакционный и малозначительный критик. А пока он доставал контрамарки на пьесы Порто-Риша и Саша Гитри.
Это он помог мне посмотреть в театре Сары Бернар «Сирано де Бержерака», от которого мы все были в полном восторге, тем более что и мой Бертран родился в Провансе и ему тоже была свойственна страсть к преувеличениям, но также и рыцарское преклонение перед женщиной и соленая галльская шутка.
В театре Сары Бернар я видела также последнюю пьесу Эдмона Ростана «Шантеклер», вокруг которой создали громкий шум. Актеры изображали в ней персонажей птичьего двора — Курочку, Индейку, Домашнего пса и, разумеется, Петуха, который должен был олицетворять несгибаемый галльский дух. Костюмы были великолепны, сделаны лучшими портными-костюмерами, постановка — выше всяких похвал! Даже парижские дамы стали носить шляпы фасона «Шантеклер», но пьеса не имела успеха. Нам с Бертраном она тоже не понравилась. Бертран фыркнул и произнес: «Это просто ячменный сахар для детей!» И написал в этом духе рецензию. Но в газетах «Матэе» и «Журналь» отзывы были восторженные, а журнал «Иллюстрасьон» поместил фотографии красивых актрис в нарядных костюмах птиц, и весь Париж заговорил о «Шантеклере»! Тогда я впервые узнала, что внешний успех пьесы не имеет ничего общего с глубоким внутренним чувством, которое драматический писатель может вызвать у зрителя.
Несколько месяцев спустя все газеты сообщили, что великая артистка Сара Бернар потеряла ногу. Ее ампутировали, и очень высоко, но Сара Бернар объявила, что не уйдет со сцены, — ни за что! И действительно, через полгода на здании театра Сары Бернар появилась громадная афиша: Сара снова играла Орленка. Париж давно насмотрелся на Орленка в исполнении Сары, и даже приезжие не хотели больше смотреть этот спектакль. Но тут произошло чудо. Сара с ампутированной ногой, Сара, чьи фотографии на костылях появлялись во всех газетах, вызывали горестные вздохи всех парижских консьержек, та самая Великая Сара снова играла Орленка! Геган сказал мне презрительно: «Старуха пустилась на низкопробную рекламу. Неужто вы поймаетесь на этот трюк?»
Но я прежде не видела «Орленка», хотя и читала пьесу и по-русски, и по-французски. И я решила посмотреть Сару без ноги, играющую шестнадцатилетнего герцога Рейхсштадтского. Геган отказался достать контрамарку, так как никто не заказывал ему статьи о Саре. «Это древняя история!» — сказал он мне. Тогда я обратилась к Таламини, потому что выяснила, что билеты проданы на несколько месяцев вперед. Разумеется, все «метеки» будут там, а также все англичанки и американки! Таламини сделал гримасу, но достал два билета из своей газеты. Он тоже не видел Сары в этой роли и решил воспользоваться случаем и пойти вместе со мной.
Это был замечательный спектакль! Во-первых, на сцене было очень мало света — должно быть, Сара приказала ставить «Орленка» в полумраке. Там, где по ходу действия герцог Рейхсштадтский вскакивает на стол, Сара уже сидела на столе там, когда занавес поднялся. Мы видели, что она в штанах и заложила ногу за ногу. Но, конечно, она не могла изобразить живость мальчика, хотя голос ее пленял какой-то юношеской сиплостью. Ведь сыну Наполеона было шестнадцать лет! Она сидела на столе всю сцену урока, когда мальчик вызывает в памяти образы сражений, выигранных его отцом.