Обычно певец исполнял всю песню целиком под аккомпанемент гитары один, а в это время помощница раздавала текст слушателям, понемногу окружавшим его, который они быстро просматривали, а когда начинался второй или третий куплет, уже подпевали все желающие. По окончании песни помощница певца собирала деньги за ноты. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь возвратил ноты, — обычно люди доставали два су из кармана или сумочки и прятали листок с текстом в карман. Иногда подошедшие позже и не успевшие получить текст, спрашивали его у помощницы певца, и она доставала из портфельчика или провизионной корзиночки просимые листочки.
В последние годы моей парижской жизни в моду вошло танго, и на его мотив пелась песня, которая пользовалась большим успехом. Я даже захватила ее с собой, вложенную в один из медицинских учебников, которые привезла с собой из Парижа.
Монтегюса слушали, ему аплодировали, но настоящим успехом его песенки не пользовались, оттого что больше всего любили слушать песни о любви и об измене, — такие песни по-настоящему трогали, их пели потом дома или в мастерской, за работой или насвистывали на улице. Очень помогали ноты, — музыкальная грамотность во Франции в ту пору была очень распространена, вероятно из школы.
18. Лето 1914 года
В апреле — мае 1914 года я слушала лекции профессора Бланшара по паразитологии. Об этом профессоре студенты отзывались хорошо, некоторые только говорили, что он любит пускать пыль в глаза, — очевидно, потому, что он обращал внимание на внешнюю форму своих лекций и требовал от своих студентов, чтобы они владели предметом.
Бланшар был представительный, седой, со смуглым лицом и подвижными чертами, которые озарялись прелестной улыбкой. Он действительно «подавал» каждую из своих лекций как детективный роман — роман о том, как открыли возбудителя малярии, какие неожиданные превращения он проходит в теле человека и комара, роман о туберкулезной палочке, о возбудителе бешенства, о возбудителе столбняка. На лекции Бланшара приходили со всего Парижа его поклонницы, светские дамы, и когда он кончал свои выступления блестяще отточенным сравнением или метафорой, маленькие ручки в лайковых перчатках аплодировали ему с жаром.
Эти предпоследние экзамены, в том числе экзамен по паразитологии, были обставлены на факультете очень пышно. Три профессора в черных тогах и горностаевых шапочках сидели за экзаменационным столом, к которому нас вызывали по очереди из коридора, где мы ждали. То ли я была в ударе, то ли весенний день был счастливый, но Бланшару понравился мой рассказ о комаре-анофелесе[297], и он поставил мне пятерку, а к нему присоединились и остальные два профессора, после же экзамена Бланшар лично поздравил меня с отличным ответом и сказал, что если я захочу работать в его области, то могу обратиться к нему. Я не собиралась работать в области паразитологии, меня интересовала поэзия, я решила в этом году не ездить домой, а отдохнуть где-нибудь под Парижем, а потом в течение лета приготовить дипломную работу.
Таламини, с которым я поделилась этим намерением, предложил мне поселиться в «Версале» — «как Мария-Антуанетта», сказал он. Перебирая прославленные места под Парижем — Фонтенбло, известное своими дубовыми рощами, Фонтене-о-Роз, Севр, — я решила прожить лето в Севре. Таламини убеждал меня, что там нет ничего интересного, кроме фарфорового завода, который можно осмотреть в один день, но я настояла на своем.
На следующий день мы с утра поехали с ним на поезде пригородной железной дороги в Севр. Это был прелестный городок, где виллы, и пышные, и скромные, утопали в садах, но нигде не было видно ничего похожего на меблированные или дачные комнаты, сдающиеся внаем. Красиво отделанные аллеи, собака за запертой калиткой… Мы прошли несколько улиц и на калитке вдруг увидели небольшую дощечку: «Мадам Жоффруа», а внизу кратко «Пансион». Я попросила Таламини спрятаться, чтобы не пугать эту мадам Жоффруа своим плащом и шляпой, и позвонила.