Наши хирурги Девеф и Гиршман пустили в ход всю свою изобретательность, чтобы придумать на месте необходимые приспособления для ухода за этими ранеными. Левеф изобрел простейшего вида «сифонную клизму» для тех, кто был ранен в живот и не мог ни пить, ни есть. Их язык беспрерывно смачивался водой, так как они испытывали мучительную жажду, а пить им было нельзя. Это достигалось при помощи резиновой трубки с зажимом. Трубка была соединена с резервуаром для воды, и последняя по каплям поступала в рот раненого. Должно быть, это изобретение существовало в практике хирургии, но для нас оно казалось чудом. И все-таки «девочки» сидели у изголовья этих раненых и беспрерывно смачивали им губы мокрой салфеткой. Какая гордость переполняла нас, когда через несколько дней уже можно было прекратить и «сифонную клизму», и дежурство у постели этих раненых. Много позднее, когда я работала в России на Юго-Западном фронте, я попробовала устроить такое же приспособление своим раненым русским солдатам, но встретила яростное сопротивление со стороны медицинских сестер, так называемых «сестер милосердия».
— Зачем вам это нужно, доктор? — спросили меня. — Раненые и так мучаются, дайте им умереть спокойно.
Тогда эти разговоры возмутили меня, но вскоре я поняла, что за солдатами не полагалось так ухаживать. Другое дело, если бы это была офицерская палата.
Дни проходили, раны затягивались, кости срастались, и наши хромые и криворукие понемногу спускались в сад с костылями или опираясь на руку наших «девочек». Они часами сидели на солнце, расспрашивали о том, что слышно на фронте. Но на нашем фронте было тихо, немецкое наступление изменило свой путь. Только город Нанси оставался еще некоторое время в окружении противника. Но в городе были большие запасы продовольствия, и крестьяне окрестных деревень все же просачивались в город, принося и молоко и овощи. К счастью для жителей Нанси, немцы не приобрели еще того искусства осады, которое они выказали в Ленинграде. Наконец к нам пришли парижские газеты, и мы узнали о том, что делалось в мире. Шла битва на Марне[302], французское правительство бежало в Бордо[303], англичане, потерпев поражение, эвакуировались обратно на свой остров и только готовились выступить снова против немцев. В России шли жестокие бои. Прошли еще недели, и наши бывшие раненые стали собираться, кто в обратный путь, домой, а кто и снова на фронт. У меня сохранилась фотография, где за столом в саду снялись наши бывшие раненые вместе с сестрами и врачами. Потом госпиталь опустел, мы томились еще несколько дней, пока, наконец, не получили разрешение вернуться в Париж.
Мои «девочки» решили сделать мне подарок на память. Нанси славился изделиями своего фарфорового завода, известного в Европе по фамилии своего владельца [как] «Доум». К сожалению, завод был разбит во время военных действий, но «девочки» все же разыскали на городском складе одну фарфоровую вазу в форме луковицы и торжественно преподнесли ее мне.
— Везите ее в Россию и покажите, что умеют делать в Нанси.
Я им объяснила, что вряд ли довезу эту хрупкую вещь до России, но переубедить их было невозможно. Они говорили:
— Нет, доктор, если ваза выдержала бомбардировку и осаду, то ей ничего не страшно.
И действительно, ваза и сейчас стоит у меня на столе.
В декабре 1914 года я вернулась в Париж, простилась со своими товарищами по Нанси и опять оказалась в своей собственной квартире на бульваре Араго.
Писем из дому не было. На медицинском факультете мне объявили благодарность за работу в Нанси и спросили, хочу ли я продолжать работать в Париже. Конечно, я хотела работать в госпитале, тем более что у меня не оставалось денег. Мне предложили поступить в качестве живущего врача «интерна» в один из парижских военных госпиталей. И я согласилась. Мое новое место службы был госпиталь Ассоциации французских женщин, расположенный в пригороде Нейи, недалеко от Булонского леса. Там я бывала в первые дни своего приезда в Париж у моих богатых родственников.
В госпитале меня приняли с распростертыми объятиями[304], его только что организовали в помещении частной клиники, и медицинского персонала там еще не было. Врачами были местные доктора, из ведущих частную практику в этом районе. Красивая дама, заведующая хозяйством будущего госпиталя, жадно расспрашивала меня, так ли она устроила все в палатах и перевязочной. У нее не было медицинского образования, только страстное желание помочь бедным раненым солдатикам. Ей обещали, что на днях (по распределению) пришлют раненых, а сестрами будут служить дамы из той же Ассоциации французских женщин. Обещали также на днях прислать настоящего хирурга. А покамест она должна была получить от меня одобрение всем своим действиям. Конечно, это была не малограмотная монахиня Мария, с которой я встретилась в Нанси, оборудование госпиталя было заказано известной фирме медицинских приборов, и оно стояло в ящиках, еще не распакованных.
302
С 5 по 12 сентября 1914 г. англо-французские войска под командованием генерала Жоффра остановили наступавшие германские войска на реке Марне (между Парижем и Верденом), а затем вынудили их начать отступление. План быстрого разгрома Франции был сорван.
304
В ночь на 19 января 1915 г. Полонская писала отцу, находясь на дежурстве в госпитале Нейи: «Вот уже три дня, как я получила твои открытки и собираюсь тебе написать, да столько работы нахлынуло, что все не удается. Все ночи прибывают раненые — приходится дежурить и делать первую перевязку; а днем — операции, обходы, отчеты. В моей больнице пять докторов, даже шесть — а я одна на всех. По правилам, я им одинаково помогаю и присутствую при их обходах, но т. к. они все приходят в одно и то же время, а я не вездесуща, приходится разрываться на клочки <…>. Кроме того, в моей больнице около 60 дам, которые друг друга терпеть не могут, администратор, который ненавидит главного врача, главный врач, который ненавидит президентшу, и президентша, которая ненавидит аптекаря. Я самый мирный человек из всей больницы, и <…> все приходят ко мне изливаться. Увы. приходится запираться на ключ, ибо излияния не готовят меня к экзаменам, а мне нужно готовиться, ведь поблажек не будет, несмотря на войну. Мои экзаменаторы теперь все в мундирах военных врачей — как бы они по-военному меня не срезали.
Сегодня 19 января, т. к. сейчас уже 1 час ночи; мне спать не приведется, наша повозка уже привезла пять раненых и снова отправилась ждать следующего санитарного поезда. Раненых я перевязала и распределила по залам; выпила полоскательную чашку черного кофе и жду следующей партии — т. е. 3 часов утра».