Англичане были молодыми врачами, только что окончившими, которые направлялись на помощь сербской армии в город Ниш. Они везли с собой медикаменты, перевязочный материал. Во главе их был полковник медицинской службы, опытный врач.
Хорошо воспитанный и сдержанный человек, он не вмешивался в личную жизнь своих подчиненных[309].
После Пирея мы просидели всю ночь в креслах на борту парохода, рассказывая друг другу о наших семьях, о школе, об университете. Роберт был очень удивлен историей Жермены и сразу спросил: «Зачем вы едете? Вы ведь совсем не знаете своего жениха». Жермена возражала, принесла фотографию молодого юнкера в русской форме. Но Роберт, посмотрев на фотографию, сказал: «Он вам нисколько не подходит». Потом они долго гуляли вместе по палубе и вернулись к нам, только чтобы позвать нас полюбоваться горою Олимп, которая вырисовывалась на утреннем небе.
Наш пароход шел все время вблизи берега. Капитан объяснил нам, что безопаснее держаться берегов, поскольку ему сообщили о том, что немцы сумели запустить в Средиземное море две подводные лодки — по его сведениям, они нападали на гражданские суда. День прошел незаметно, и к вечеру мы прибыли в Салоники. Пароход не пристал к берегу до утра, и мы провели эту последнюю ночь на его гостеприимной палубе. Капитан спускался на берег и принес французские и английские газеты, из которых мы узнали, что действительно в Средиземном море стало тревожно. Италия тоже собирается вступить в войну[310]. Капитан сказал нам, что он будет спешно вести пароход обратно в Марсель, нигде не останавливаясь.
Утром мы простились с англичанами. Их группа первой сошла на берег. Они шли воинским строем во главе с полковником. Я видела, что Жермене было не по себе и что расставание с Робертом досталось ей нелегко. Мы не говорили с нею об этом, хотя вышли вместе на берег и остановились в одной гостинице. Дальше нам предстояла поездка вместе на поезде до русской пограничной станции, где наши дороги расходились: она направлялась в Харьков, я — на север, в Петроград.
По указанию русского консула в Марселе нам обеим предстояло отметить наши паспорта в русском консульстве в Салониках и получить при его помощи билеты на проезд через четыре страны: Грецию, Сербию, Болгарию и Румынию. Русское консульство открывалось в десять часов утра, и мы с Жерменой побродили еще по городу, полюбовались минаретами, непривычного вида домами с плоскими крышами и живописной толпой на набережных, на рынках, в магазинах.
Консульство помещалось в маленьком двухэтажном домике, необычайно тихом и прохладном. Мы застали в приемной еще одну русскую, полную, говорливую, с быстрыми движениями: она, оказывается, была вместе с нами на пароходе, но в первом классе. Она сообщила, что тоже отметит паспорт и возьмет денег взаймы у консула, так как в дороге сильно потратилась. По ее примеру и я тоже решила взять у консула немного денег взаймы, ибо мне предстояло не только платить за билет, но и кормиться несколько дней. Пришлось написать заявление о ссуде и дать обязательство вернуть ее по возвращении в Россию. Деньги оказались очень кстати, — нам выдали небольшую сумму греческими драхмами и посоветовали немедленно разменять на сербскую и болгарскую валюту. Служащий консульства взялся купить для нас билеты и принести нам в гостиницу.
Мы вышли из консульства уже втроем, посидели в кафе, выпили черного кофе. Времени у нас оставалось мало до поезда, да и надо было идти в гостиницу ждать билетов. По дороге нам предлагали какие-то шали, браслеты. Мы с Жерменой отказались наотрез, но наша новая знакомая (ее фамилия была Мусина-Пушкина) не могла устоять против искушения и позарилась на какую-то кружевную черную шаль, которую она сразу накинула на голову.
Она рассказала нам, что была в Италии и теперь возвращается в Петербург, где живет постоянно. Мы едва протолкались через толпу и добрались до гостиницы, где нашли в вестибюле свои сундуки и чемоданы, доставленные с парохода. Пришлось заплатить за доставку конторе гостиницы и заказать два фиакра, чтобы добраться до вокзала. Это были пестро расписанные кареты с коврами в ногах и на сиденье. Наши сундуки поставили в ноги вознице, и мы покатили — я вместе с Жерменой, Мусина-Пушкина в отдельной карете. Служащий, который принес нам железнодорожные билеты, потребовал чаевых, и от всех денег, которые мы получили в консульстве, у нас осталось всего несколько сербских и болгарских монет. Мы даже не успели купить ничего съестного на дорогу, но Жермена успокоила меня, заявив, что Роберт разыщет нас в поезде и поделится едой.
309
В личном архиве Полонской хранится написанный ею от руки еще по дореволюционной орфографии текст «Из Парижа в Петроград». Уцелело лишь его начало, повествующее о части пути (Париж — Бухарест) и обрывающееся на середине фразы. При работе над воспоминаниями Полонская, судя по всему, эти заметки не перечитывала. В них упоминается группа молодых английских военных врачей — спутников Полонской: «Ехали они в Сербию на войну. Везли с собой какое-то громадное количество карболки, сулемы, ваты, и всем об этом с гордостью рассказывали. Рассказывали о том, как внезапно получили приказание ехать в Сербию, как собрались в двадцать четыре часа. С отрядом ехал полковник, пожилой известный хирург, по-отечески заботившийся о всей этой молодежи, вечно дававший им какие-то наставления. В Пирее он не позволил им съехать на берег — все-таки нейтральная страна, а они в военной форме, — хотя все они собирались переодеваться в штатское платье и возмущались нарушением личной свободы. Все же остались на пароходе и, пока мы ездили в Афины, печально глядели с палубы на стоящий в гавани греческий флот».
310
1 ноября 1913 г. Италия подписала военно-морской договор о Тройственном союзе с Германией и Австро-Венгрией, но 2 августа 1914 г. она объявила о своем нейтралитете в начавшейся войне, а 26 апреля 1915 г. заключила секретное соглашение с Англией и Францией о вступлении в войну и 4 мая вышла из Тройственного союза с Германией и Австро-Венгрией. 23 мая 1915 г. она объявила войну Австро-Венгрии, 25 августа — Турции, 28 августа 1916 г. — Германии.