Господствовала безудержная спекуляция и на военных заказах, и на предметах первой необходимости. Многие фабрики и заводы закрывались, так как не хватало сырья и рабочих рук, а те, которые работали на оборону, ввели вторую и третью смену (что было до сих пор не в обычае в России) и даже стали набирать на работу женщин.
Брат познакомил меня со своими друзьями. Он был студентом, носил студенческую форму (но, разумеется, не студенческий парадный сюртук, а демократическую тужурку), увлекался изобразительным искусством и театром, в университет ходил редко, пользуясь свободным расписанием. Я впервые стала смотреть на него как на взрослого, хотя и раньше посылала ему из Парижа по его просьбе репродукции лучших классических картин в недорогом издании английской фирмы Гованса в виде небольших книжечек в пергаментном переплете. Брат посещал выставки картин, сам учился рисовать и также интересовался стихами. Его служба в качестве переводчика у приезжего журналиста-француза отнимала у него немного времени, и он успевал еще репетировать неуспевающих гимназистов. Денег в доме было мало, и мама сдала две комнаты в нашей большой квартире приезжим врачам. Надо было и мне думать о том, чтобы скорее получить диплом и поступить на работу. Мы еще погуляли по весеннему Невскому с Бронкой и Жерменой, моей спутницей по морскому путешествию Марсель — Салоники. Жермена повидалась со своим женихом в Одессе и решила не выходить за него замуж и не связывать себя. Чтобы вернуться во Францию, ей необходимо было приехать в Петроград и получить разрешение от французского посольства, а также транзитные визы на проезд через Швецию, Норвегию и Англию. Она пожила у меня неделю, и память об этих днях была для меня последним напоминанием о дорогой мне Франции.
До моего отъезда в Юрьев оставались считанные дни. Именно тогда мы с мамой и братом побывали в семье архитектора С.[322], чья жена была землячка мамы, нигде, конечно, не работала и вела «светскую жизнь». В свое время она увлекалась революцией и принимала участие в подпольном финансовом комитете при петербургской организации РСДРП, потом стала увлекаться Александром Блоком и сделалась его страшной поклонницей. Портрет Блока красовался на белом рояле, стоявшем в ее гостиной (многие петербургские дамы были тогда влюблены в Блока и с восторгом рассказывали о его внимании или пренебрежительном отношении к ним). Дочка этой светской барыни Лиля[323] тоже была влюблена в Блока и занималась живописью. Кроме того, она мечтала сделаться сестрой милосердия и собиралась поступить на какие-то краткосрочные курсы, которые готовили сестер милосердия, — это тоже была мода. Попасть на такие курсы стало легко, а в прежнее время Общины сестер милосердия, Евгеньевская и Кауфманская, проявляли большую строгость при приеме. Из фольклора того времени вспоминается мне куплетец:
Я обещала Лиле, если устроюсь врачом в госпитале, взять ее в сестры. Она познакомила меня со своей подругой по гимназии Юленькой Эйгер[324], тоненькой девушкой с пышными черными волосами и строгим лицом. Юля училась в Марбурге на философском факультете, была неразговорчива в отличие от Лили и, по-видимому, преисполнилась важности и страха расплескать свое идеалистическое миросозерцание. После французских студенток, непосредственных и иронических, она показалась мне олицетворением немецкого философского ханжества.
Как-то, гуляя по Невскому с Лилей, мы встретили высокую румяную девушку с толстой русой косой. Она приветливо поздоровалась со мной: «Слышала о вас. Я Лиза Пиленко. Читала ваши стихи в „Вечерах“». Лиза Пиленко с гордостью сказала, что она получила диплом сестры милосердия в Кауфманской общине и едет на Северо-Западный фронт вместе с мужем.
322
М.И. Сегаль — архитектор-художник, член Совета 3-го Санкт-Петербургского общества взаимного кредита.
323
Автографы и письма Блока к Л.М. Сегаль не сохранились; некоторые ее письма Блоку (1908, 1913 и 1914 гг.), как и записанный в 1946 г. Э.Г. Герштейн ее рассказ о Блоке, цитируются в: Лит. наследство. М., 1982. Т. 92, кн. 3. С. 432, 530, 531).
324
См. ее воспоминания о молодых годах: