Она очень мне понравилась: крупная, здоровая, общительная, с открытой ясной улыбкой.
— Какая хорошая, — сказала я Лиле. — Кто она такая?
— Да вы должны ее знать. Она подписывается Кузьмина-Караваева — это фамилия ее мужа. У нее недавно вышла книга стихов.
Я вспомнила название книжки: «Скифские черепки» — она вышла в издательстве «Цех поэтов».
Спустя сорок семь лет, в марте 1962 года, Анна Андреевна Ахматова, с которой мы жили одновременно в Доме творчества писателей в Комарове, рассказала мне следующий эпизод. В апреле 1912 года все поэты, у которых вышли первые книги в «Цехе поэтов», — Зенкевич, Кузьмина-Караваева, Ахматова[325] — решили отпраздновать это событие. Они собрались в одном из ресторанов; головы поэтов украшали лавровые веночки. Все очень веселились и в приподнятом настроении решили поехать всей компанией в Царское Село. Ахматова сидела в поезде рядом с Гумилевым, ее мужем. Она надела шляпу, не сняв предварительно венка с головы. Всю дорогу они хохотали и обменивались шутками, чем вызвали возмущение прочих пассажиров того же вагона, — какие-то старушки в знак негодования даже перешли в другой вагон. Кондуктор объяснил веселой компании, что еще не окончился Великий пост, и Ахматова поспешила снять с головы венок и спрятать его в карман.
Кто из этих молодых, полных радости жизни женщин и мужчин мог подумать, что некоторых ждала трагическая судьба! О конце Лизы Пиленко рассказал в своих воспоминаниях Илья Эренбург[326]: оказавшись за границей, она постриглась в монахини и под именем матери Марии принесла себя в жертву, чтобы спасти еврейку с ребенком, осужденную на смерть немецкими фашистами — оккупантами Парижа. После конца войны католическая церковь канонизировала ее. Но я все помню ее такою, какой увидела на Невском в солнечный день весны 1915 года.
Приехав в Юрьев, мы с Бронкой сразу же отправились в университет и получили расписание экзаменов. Нам дано было три недели на подготовку, а потом начиналась сессия. До экзаменов нам предстояло пройти клиники и прослушать ряд повторительных лекций на русском языке, ибо для того, чтобы получить степень «лекаря», следовало сдать 32 экзамена на русском языке, а значит, нам предстояло перевести на русскую терминологию все, что мы знали по-французски: нам не засчитывали даже остеологию[327], которую мы учили во Франции по-латыни. Надо было пройти заново фармакологию на русском языке — во Франции мы учили ее на французском. Теперь пришлось научиться выписывать рецепты по-латыни, а во Франции их пишут по-французски. Нам предстояло провести по пять историй болезни терапевтических и хирургических больных в юрьевских клиниках. Кстати, акушерство мы должны были сдавать только устно, так как по расчету учебного округа все роженицы Юрьева и окрестностей не могли бы обеспечить нас достаточным количеством новорожденных.
Высокие коридоры Юрьевского университета наполняла шумливая и деловитая молодежь. Это были исключительно «заграничники» из французских, немецких и швейцарских университетов, приехавшие держать экзамен на степень «лекаря». Знакомые встречались, узнавали друг друга. Те, которые были до сих пор незнакомы, тянулись к студентам тех стран, где учились и они.
Ко мне с Бронкой подошел высокий широкоплечий парень в форме вольноопределяющегося. «Вы из Парижа, — сказал он. — Я знал, что вы должны приехать. Мы с женою из Тулузы». И он подвел к нам маленькую черноволосую женщину с бледным, утомленным лицом. На ней был модный синий костюм и берет, из чего я заключила, что она, как и Бронка, сшила этот наряд весной или летом 1914 года.
«Я знала, что вы здесь, — сказала она с бледной улыбкой. — Моему отцу писала об этом тетя Соня». — «Какая тетя Соня?» — с удивлением спросила я. Моя собеседница снова улыбнулась: «Ваша тетя Соня Фин — она и моя тетя, жена брата моего отца».
Это было совершенной неожиданностью для меня, так как я никогда не интересовалась родственниками дяди Исаака Фина, московского аптекаря, не знала, что у него имеется брат в Белостоке, что у этого брата имеется дочка, моя ровесница, которая училась на медицинском факультете в Тулузе и собирается вместе со мною держать экзамен на «лекаря» в Юрьеве. Но вездесущая тетя Соня, конечно, знала обо всем и успела сообщить своим родственникам о том, что они встретят меня.
Молодая докторша (она уже окончила медицинский факультет в Тулузе) вместе с мужем, который был еще на четвертом курсе, приехала перед началом войны в Белосток. При наступлении немцев она эвакуировалась вглубь России, а мужа ее взяли в армию, где он прослужил солдатом, а потом вольноопределяющимся до апреля 1915 года, когда его по распоряжению начальства откомандировали в Юрьев держать экзамены.
325
В 1912 г. в издательстве акмеистов «Цех поэтов» вышли сборники стихов Кузьминой-Караваевой «Скифские черепки», М.А. Зенкевича «Дикая порфира» и А.А. Ахматовой «Вечер».
327