Почти всем выступавшим аплодировали, даже самым слабым. Но, когда я прочла эти стихи, наступило гробовое молчание. Я почувствовала, что все находившиеся в комнате возмущены и шокированы. Зоря под каким-то предлогом поторопился выйти в переднюю… Гумилев встал и демонстративно вышел. Вдруг с противоположного конца стола поднялась незнакомая мне очень красивая молодая женщина, размашистым шагом подошла ко мне и пожала мне руку:
— Очень хорошее стихотворение, товарищ! Я понимаю вас.
Выйдя на улицу, я застала Зорю, который меня ждал, и спросила его, кто была эта женщина.
— Разве вы не знаете? Лариса Рейснер.
Лариса была дочерью профессора Рейснера, старого социал-демократа, высланного из Петербурга, где он преподавал в университете, куда-то на Урал. Октябрьская революция вернула его в Петроград, но что-то заставляло семью Рейснеров держаться в стороне…
Ларису полюбил Александр Блок, и это она возила его по революционному Питеру в машине Раскольникова, когда приехала из Москвы и когда организовывался Союз поэтов. Николай Степанович Гумилев был неравнодушен к ней и посвятил ей первую свою пьесу «Гондла», в которой изобразил ее в образе Леры, необычайно красивой девушки, играющей роковую роль. Помню две строчки:
Гондла, герой пьесы, был горбуном. Содержание пьесы не помню, но когда в 19-м году в Петербург приехал из Ростова молодой драматический театр, пьеса была поставлена на сцене маленького театрика на Троицкой улице. В составе труппы был Антон Шварц, который прославился впоследствии как чтец, и Евгений Шварц, будущий драматург…[432]
Лариса писала стихи, была очень смелым оратором и решительным человеком…
Я продолжала работать врачом и не пропускала ни одного собрания Союза поэтов.
По-прежнему поэты и кандидаты в Союз читали стихи, по очереди вставая со своих мест за длинным столом. Читали Георгий Иванов — помню его стихи о каменноостровской луне и кисейных гардинах[433], — Николай Оцуп, Георгий Адамович, Владислав Ходасевич, Ирина Одоевцева — очень красивая рыжая молодая женщина, приехавшая из Риги и принятая восторженно молодыми поэтами, которые в нее влюблялись (она писала фантастические стихи о сказочных персонажах, действующих в современной действительности), Наталия Грушко, у которой помню только четыре строчки:
Приходил и поэт Зоргенфрей и читал мрачные строчки:
Рождественский читал свои стихи о том, как он бежит купаться на речку, перекидывая через плечо полотенце с петухами.
Все это чрезвычайно нравилось аудитории. Был еще один молодой поэт Сергей Нельдихен, тоже принятый кандидатом, — он учился вместе со мною в студии «Всемирной литературы» и прославился своей знаменитой начальной строчкой стихотворения:
Не помню, отчего она трещала[436]. Нельдихен был моряком, из старой морской семьи, но быстро усвоил богемный образ жизни, он нигде не служил и был человеком самостоятельных суждений. Чем он жил, было совершенно непонятно, но аккуратно ходил на все собрания Союза поэтов и пил чай с монпансье, а при случае получал и свою восьмушку хлеба, которую выдавали на кухне Союза всем поэтам, благодаря доброму отношению Комиссариата по продовольствию Северной Коммуны.
Когда Александр Блок заболел и перестал бывать в Союзе поэтов, нашим председателем стал Гумилев. На одном из собраний Союза зашла речь о болезни Блока, о том, что у него заболевание, которого наши врачи не могут определить. Мы стали просить Гумилева посетить Блока, узнать подробнее о его здоровье и передать ему привет. Гумилев сразу не согласился, но сказал, что согласен пойти к Блоку с кем-нибудь из молодых. Тогда Георгий Иванов предложил пойти вместе с Николаем Степановичем на Пряжку. На следующем собрании в Союзе поэтов (это было незадолго до смерти поэта) Гумилев как-то неохотно рассказал, что побывал у Блока на Пряжке:
— Лежит в холодном кабинете на диване, накрытый до ушей пальто и шубой. Мы с Георгием походили по комнате, рассказали о том, что делается в Союзе. Он отнесся ко всему очень безразлично: сказал, что ослабел. Чувствует полное изнеможение. На письменном столе в серебряной бумажке, засунутая в золотую обложку, лежала у Блока плитка шоколада «Гала-Петер»[437]. Я, — продолжал Гумилев, — удивился, почему Блок не ест этого шоколада, если чувствует себя таким слабым. Блок ответил, что шоколад выдан ему КУБУ (Комитетом по улучшению быта ученых) на целый месяц и что он не может съедать в день больше, чем по одной дольке.
431
Слова молодого исландца Лаге из пятой сцены первого действия драматической поэмы Гумилева в четырех действиях «Гондла»:
В сохранившейся в архиве Полонской вырезке поэмы из журнала «Русская мысль» (1917. № 1; принадлежала А.Г. Мовшенсону) эти слова Лаге отчеркнуты на полях. Полонская приводит их по памяти.
432
Первая жена Е. Шварца актриса Г.И. Холодова вспоминала, что в первой половине 1921 г. спектакль «Гондла» посмотрел в ростовской «Театральной мастерской» Н.С. Гумилев и, вернувшись в Петроград, добился вызова коллектива театра в качестве Литературного театра при Петроградском Союзе поэтов. Театр прибыл в Петроград из Ростова 5 октября 1921 г. и вскоре начал играть на Владимирском, 12, открывшись «Гондлой»; но просуществовал меньше одного сезона (см.: Житие сказочника: Евгений Шварц / Сост. Е.М. Биневич и Л.В. Поликовская. М., 1991. С. 190–191).
433
Имеется в виду последняя строфа стихотворения «Из облака, из пены розоватой…» (1920), вошедшего в третью книгу поэта «Сады» (Пг., 1921):
434
Первая строфа стихотворения Н. Грушко «Носочки» (1916), включенного в ее книгу «Ева» (Пг., 1922), приведена неточно: в оригинале цвет носочков черный.
435
Стихотворение В.А. Зоргенфрея «Над Невой» (Дом искусств. 1921. № 2. С. 31–32) процитировано неточно:
436
Цитируется первая строка стихотворения без названия С. Нельдихена, написанного в 1919–1920 гг. и вошедшего в его книгу «Органное многоголосие» (Пб., 1922), приведена неточно, нужно: