Мариэтта, как и ее мать, тоже плохо слышала, в их семье глухота передавалась по женской линии и проявлялась после рождения первого ребенка. Но Мариэтта никогда не говорила, что глухота ей мешает, хотя вначале, когда у нее еще не было слухового аппарата, а она обходилась трубкой, мы просто кричали ей в ухо. Мы так привыкли к этому крику, что после разговора с нею долго продолжали кричать в разговоре с любым собеседником.
Мариэтта сразу же подружилась с жившими в том же елисеевском доме «серапионами». Она стала непременным членом наших собраний — как литературных, так и развлекательных, включая «живое кино», в котором актерами были зрители, а организаторами Лунц, Шварц и Зощенко. Если кто-либо из исполнителей по неловкости, неумению или нерасторопности плохо играл свою импровизационную роль, требующую большой находчивости и самообладания, то режиссер Евгений Шварц, он же один из авторов сценария и бессменный конферансье, немедленно приходил к нему на помощь, поворачивал сюжет в нужном направлении, приводил его в конце концов к нужной развязке. Зал восторженно встречал прелестные тонкие остроты Жени Шварца и необычайно быстрый темп игры, имитирующий стремительное мелькание кадров на экране.
Мариэтта была одной из самых увлекающихся зрительниц — да и не одна она: приходили люди со всего города, из университета, художественных школ, литературных объединений… Это были необычайные вечера, где в холодном полутемном зале, порой при свете керосиновых ламп или свечей, после трудовой недели мы хохотали от души. Мало уже осталось тех, кто принимал участие в этих сборищах и играх, и почти все забыли многое. И я тоже многое забыла. Пыталась подкрепить свои воспоминания беседой с теми, кто когда-то был зрителем или участником нашего «живого кино», но оказалось, что они помнят не больше меня.
15. Литературная студия ДИСКа.
Михаил Леонидович Лозинский[498]
Те годы, когда живется сытно и удобно, не всегда содействуют расцвету умственной жизни. В первые годы после революции было мало хлеба, а сахару мы не видели, — его давали только детям по «осьмушке» фунта на карточку. Рабочие тяжелого физического труда получали по 3/4 фунта хлеба, плохо выпеченного пополам с картошкой. Во вредных цехах заводов, огневых и пыльных, рабочим выдавали по бутылке молока на два дня. Работники умственного труда не имели никаких привилегий. Меньше, чем они, получали только семьи служащих: их называли иждивенцами.
Среди постоянных посетителей Литературной студии Дома искусств больше всего было иждивенцев, учащихся средних школ Петрограда и первокурсников университета, не получавших тогда стипендии, берущихся за любую «подходящую» работу. А работу получить было трудно: перед зданием на Кронверкском проспекте, где помещалась Биржа труда, с ночи выстраивалась большая очередь безработных — молодых и старых.
Лишь немногие из студистов были заняты в течение дня своей основной профессией — преподавали в школе или на рабфаке, лечили больных, служили в каком-либо комиссариате. После полуголодной рабочей недели в плохо отапливаемых помещениях на разных службах суббота была для нас великим умственным праздником. Мы мчались в субботу вечером со всех концов города в студию Дома искусств. Там нас не кормили и не грели.
Были дни, когда паровое отопление не действовало нисколько, и мы, не снимая пальто и бот (а у счастливцев были валенки), устраивались в полированных креслах одной из гостевых бывшего елисеевского дома, вынимали из карманов тетрадки и карандаши и нетерпеливо ждали прихода нашего наставника. Лозинский вел с нами занятия по теории и практике перевода.
Не каждый поэт может влюбиться в чужое стихотворение, отдавать ему силу собственной души, думать не переставая о какой-нибудь строчке, о том, как передать на русском языке силу образа, какими средствами повторить его дыхание, подводное течение поэтической струи. Но кроме таланта поэта и переводчика есть люди, одаренные талантом учителя. К таким учителям невольно тянется молодежь, распознавая их внутренним чутьем среди холодных, равнодушных умельцев преподавания. Такого учителя посчастливилось встретить мне и всему поколению моих сверстников в Петрограде.