Но я хочу рассказать о том, как Михаил Леонидович стал моим редактором.
Редактор похож на режиссера, который берет пьесу с листа бумаги и показывает ее зрителям на сцене, в трех измерениях. Так и редактор должен найти ключ к рукописи автора, чтобы она стала книгой и вошла в сердце читателей.
Профессиональный редактор — фигура, которой я обычно боялась. Первая книга моих стихов вышла без редактора, мы отбирали стихи для напечатания, руководствуясь только качеством и велением сердца. Но в дальнейшем мне много пришлось претерпеть от редакторов, особенно поэтических.
Воздержусь от инсинуации, объявляющей поэтического редактора неудачником-поэтом в прошлом. «Быль молодцу не укор», — говорит русская пословица, и если редактор поэтического перевода в юности грешил стихами — в этом нет беды. Хуже, если поэт, писавший стихи смолоду, делается в зрелые годы карьеристом и готов растоптать молодого поэта, если увидит в этом малейшую пользу для себя. Получив редакторский карандаш в руки, он готов чиркать и вычеркивать. Ведь ему надо показать, что им проделана какая-то работа.
Мы все были свидетелями, как перевод «Гамлета», сделанный Борисом Пастернаком, изымался из собрания сочинений Шекспира[505]. Правда, редактор являлся в этот момент политредактором, и с ним спорить нельзя было. Политредакторы являются чем-то вроде пожарной охраны, говорят, в каком месте можно поставить стул в партере и где это опасно. С политредакторами я никогда не спорила. Но мне пришлось переводить с немецкого стихи Иоганнеса Бехера, известного антифашистского поэта. Мой редактор жил в Москве и служил в московском издательстве «Художественная литература». Он донимал меня мелкими поправками, не вникая в мысль и образ Бехера, которые я старалась передать по возможности точно. Несколько раз я приезжала в Москву, показывая Бехеру мои переводы, он дал мне несколько разъяснений автобиографического характера и авторизовал переводы. Но редактор был неумолим, и в конце концов книга так и не вышла. Настало такое время, когда немцев, даже антифашистов, не печатали в Советской России. В моем архиве сохранились эти переводы с пометками красным карандашом как память о невышедшей книге.
Мне посчастливилось однажды самой выбрать редактора поэтического перевода, и этим редактором оказался Михаил Леонидович Лозинский, о чем я хочу рассказать напоследок. Это был перевод книги армянского поэта-просветителя Цатуряна.
Во второй мой приезд в Ереван, где у меня уже были друзья среди писателей, мне напомнили о давнем обещании сделать перевод Цатуряна. Редактором предлагался знакомый мне Микаэлян[506], живущий постоянно в Москве. Это был сотрудник Валерия Брюсова по альманаху «Цветы Армении», вышедшему в свет перед империалистической войной[507]. В те годы Валерий Брюсов увлекся армянской поэзией, изучил армянский язык и создал этот толстый том, куда вошли и народный эпос, и современные стихи, чтобы познакомить русских читателей с сокровищами армянской поэзии. Но шел 1939 год, и я слышала, что Микаэлян в 1937-м или в 1938 году исчез из обращения.
Пользуясь поездкой на горное озеро Севан, я попросила Михаила Леонидовича дать согласие на редактирование Цатуряна в моем переводе. Он долго не давал ответа. В тот вечер, когда мы отправлялись на Севан, а с Михаилом Леонидовичем была и его жена Татьяна Борисовна, я села в машину вместе с ними и нашла минуту, подходящую для того, чтобы повторить свою просьбу. Лозинский сказал, улыбаясь:
— Я знаю, что вы любите редакторов. Ну что ж, попробуем. Только не говорите никому, а то мне не будет отбоя от желающих.
Я обещала сказать только в АРМГИЗе, чтобы там пометили — «редактирует Лозинский» и чтобы мне не навязали никого другого. Михаил Леонидович промолчал, а я сказала:
— Спасибо.
Поездка на Севан была приятная, сперва перед нами возникла гора Арарат, и мы любовались ею с разных сторон. Потом пошла высохшая земля пустыни. Было жарко, но по совету местных жителей Михаил Леонидович захватил пальто, и оно лежало на полу кабины, завернутое в бумагу. Мы ехали не торопясь, и сидевший рядом с водителем молодой армянин рассказывал нам о проекте, возникшем недавно, спустить озеро Севан с гор, чтобы оросить ту пустыню, по которой мы проезжали. Сейчас, правда, нет средств для этого, но Армения богатеет, и Москва даст нам возможность выполнить этот проект. Уже смеркалось, когда мы добрались до берега Севана. Оказалось, что попытки снизить уровень Севана имели результаты и заболотили местность. Я вспомнила свою предыдущую поездку на Севан, когда мы подъехали по твердой земле до самого озера, но наш провожатый сказал, что и климат изменился с того времени. И хотя к острову и можно было подъехать на катере, но уже время позднее, и лучше вернуться домой. Мы все-таки вышли из открытой машины, в которой ехали, и увидели перед собой воду и тростники. Наш провожатый предложил пройти немного вперед, что мы и сделали. Михаил Леонидович пошел с большой охотой, Татьяна Борисовна нерешительно, а я боялась упасть в воду, так как была на каблуках. Мне подали руку, и я смело шагнула в сторону озера. Провожатый рассказал нам, что дом отдыха не функционирует в это время года и там живет только сторож из бывших монахов. Затем мы двинулись обратно и сели в машину. Татьяна Борисовна позаботилась о том, чтобы Михаил Леонидович надел теплое пальто, и, закутав плечи в шерстяной платок, села рядом с ним. По непростительной небрежности я одна поехала на Севан в летнем платье. Провожатый пожурил меня и отдал мне свой пиджак. С удовольствием надев его толстый суконный пиджак, я тоже заняла свое место рядом с Лозинским, и мы покатили. Обратный путь продолжался долго. Мы все же ехали три часа. Пустыня показала нам все оттенки красного, желтого и синего цветов. Когда мы закрывали глаза, то видели только красное и синее. Татьяна Борисовна беспокоилась о муже.
505
Речь идет об издании Собрания сочинений Шекспира в 8 томах, которое осуществлялось издательством «Искусство» в разгар антипастернаковской кампании в СССР, вызванной присуждением Б.Л. Пастернаку Нобелевской премии.
506
Полонской в разное время пришлось иметь дело с двумя редакторами по фамилии Микаэлян. К.С. Микаэлян сотрудничал с ней при публикации переводов армянских поэтов; сохранилось его письмо из Москвы от 10 января 1936 г. касательно расчетов с издательством «Academia», там же сообщалось: «О Ваших переводах Г. Сарьяна я передал Шенгели. Он просил прислать их». Русское издание стихов Цатуряна в 1940 г. вел зав. русским сектором Госиздата Армении однофамилец или родственник москвича — С. Микаэлян; 10 февраля 1940 г. он писал Полонской: «Срок окончания перевода стихов Цатуряна установим 25 марта. Думаю, Вы будете довольны. Ритмическая транскрипция к первым 40 стихам будет Вам послана завтра. Письмо М.Л. Лозинского также получено. Имея в виду, что редактура будет произведена постепенно, по частям, то срок окончания работы устанавливаем ему на 10 апреля. Необходимо обязательно придерживаться установленных сроков, чтобы книга вышла в свет своевременно».
507
Имеется в виду антология «Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней» (М., 1916), вышедшая под редакцией и с предисловием В. Брюсова.