Эта молодежь осаждала заведующую отделом, пытаясь узнать, на какой день назначена выплата гонорара. Некий разбитной денди, желая насмешить заведующую, бросил ей, словно нехотя:
— Мы вокруг вас, как кобели, крутимся…
Наивная дама, поддерживая «панибратский» стиль разговора, спросила:
— А что это такое — кобель?
Предприимчивый юноша, не растерявшись, ответил:
— Человек, которому очень нужны деньги.
Дама приняла это объяснение всерьез и в тот же день шутливо сказала Юрию Николаевичу:
— Вы, Юрий Николаевич, тоже, как кобель, вокруг меня вертитесь?
Юрий Николаевич серьезно спросил:
— Вы знаете, что такое кобель?
— Безусловно, — ответила завотделом, — это человек, которому очень нужны деньги.
— Лучше спросите у вашего мужа, пусть он объяснит вам, — посоветовал Юрий Николаевич.
После этого случая кто-то сочинил стишок:
У ОПОЯЗА тоже было теперь собственное помещение на Исаакиевской площади, где их еженедельные собрания были событиями недели.
Меня часто увлекала туда моя подруга по голодной зиме 1920 года — Шура Векслер. Там уже не бывал Виктор Шкловский, но Тынянов, Эйхенбаум, Жирмунский бывали постоянно. Юрий Николаевич не пропускал ни одного заседания, но обычно уходил, не ожидая конца, оправдываясь тем, что пишет книгу. Однажды, провожая меня домой, он признался, что Корней Иванович уговорил его написать детскую книгу. Она все растет, а времени мало. В издательстве он уже не работал, оказывается, уволили по сокращению штатов.
Чуковский сосватал его в издательство «Кубуч». Никто не знал этого издательства, но оно обещало платить, и Юрий Николаевич охотно взялся написать историческую повесть о декабристах. Только много позднее я узнала, что Юрий Николаевич собрал сочинения Вильгельма Кюхельбекера и написал к ним предисловие[537].
Кюхельбекера мы знали только по эпиграмме Пушкина:
Да еще помнили последние две строки из «Пирующих студентов»:
Кюхля стал открытием для нас всех. Не только дети, но и взрослые полюбили этого некрасивого, долговязого неудачника, преданного делу декабристов, другу Пушкина.
В собрании сочинений Пушкина имеется раздел — «Воспоминания и дневники», в котором помещено воспоминание о встрече с Кюхельбекером 14 октября 1827 года.
Пушкин пишет: «Мы кинулись друг другу в объятья. Жандармы нас растащили. Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали… Я поехал в свою сторону. На следующей станции узнал я, что их везут из Шлиссельбурга, — но куда же?»
У Тынянова не было пиетета перед документами, но Юрий Николаевич глубоко понимал потребность страны в новом прочтении восстания декабристов. Он уразумел трагический образ молчаливого Вилли, платящего ценой жизни за верность революционным убеждениям, уничтоженного всей махиной николаевской России.
От Волконского и Трубецкого осталась легенда о женах, последовавших за ними в Сибирь, от Пестеля и Рылеева остались переименованные в их честь улицы в Ленинграде.
Мы не замечали этого, но какая-то кровь страны вливалась в дома, заводы, фабрики, наполняла улицы и площади.
Ольга Форш, самая наблюдательная из нас, сказала мне как-то при встрече:
— Вы заметили, Лиза, в городе появилось много новых людей, они какие-то курносые.
Я подумала и обратила внимание на слова Ольги Дмитриевны. Действительно, в редакции появилось много новых лиц. Все еще ходили давно всем известные фигуры, как шлиссельбуржец Морозов и пламенный старец Иероним Ясинский. На Литейном проспекте еще стоял с протянутой рукой писатель Тиняков, у которого на шее висел кусок картона с надписью: «Подайте милостыню голодающему писателю».
Старые журналисты еще группировались вокруг Дома литератора на Бассейной улице, где читали лекции давно известные лекторы. Там же выступали и молодые писатели вместе со старыми кумирами молодежи, такими как Анна Ахматова и Михаил Кузмин, читали стихи приезжавшие из Москвы лефовцы — Маяковский с братией…
537
См.: